Мама, я демона люблю! - Даха Тараторина

Да! Жар быстрым всполохом носился, набирал и набирал скорость, кружа по кольцу рук ведьмы и фамильяра. Заключённая в наших телах, набирающая мощь, крохотная искорка росла, становясь всё более горячей, раздуваясь до пламени. Закрытые веки не защищали от всполохов, маленькое светило всё продолжало кружить.

Нет, всё не так. Не так, как раньше. Чернота, змеёй свернувшаяся в сердце, сжалась в испуганный комок: не она несла магию, не она заливала лару. Нечто другое. Новое, светлое. Оно рождалось там, где наши руки соединялись, разрезало тьму на лоскуты, словно луна прорезала ночь. И она не пугала, не жрала чужую волю, не выла голодной безысходностью. Эта магия была другой: дарящей, а не отбирающей. Всё не так… Или только так и правильно?

Рок всё сильнее сжимал мои пальцы, боясь отпустить. Было ли ему больно? Не знаю. Но, когда я открыла глаза, изливая из них чистейший серебристый свет, выпуская на волю заключённую, напуганную искру, он тяжело дышал.

Огонь взметнулся выше роста любого из нас, заставил отпрянуть от костра.

— Не скажу, что так проще, — Рок подул на обожжённую кожу, — но определённо веселее. Что скажешь, Триста?

— Тебе больно?

Я бросилась вперёд, пытаясь рассмотреть его ладони. Попытка спрятать их за спиной не увенчалась успехом: я увидела огромные кровавые ожоги и в ужасе, не рискуя ни отпустить его руки, ни сжать сильнее, всхлипнула:

— Это я, да? Я это сделала?

— Эй! Кири, солнышко, эй! — он улыбнулся, забывшись, попытался погладить меня по щеке, но сморщился и просто обнял. — Всё хорошо, слышишь? Это всего лишь небольшой ожог.

Я вытерла нос о его обнажённое плечо, запоздало вспоминая, что обнажено, собственно, не только плечо:

— Дай.

Сила, новая, незнакомая, разливалась светом по жилам. Словно сосуд лары не оберегал больше драгоценное содержимое, а позволил ему взорваться тысячей искр, разбрызгать свет дождевыми каплями, дать жизнь забытой, почти исчезнувшей магии.

С каждым ударом сердца он растекался по телу. Вот уже тонкая кожа не способна спрятать бегущую под ней мощь — и вены наливаются серебряным светом.

Что это за странная магия? Как обращаться с ней, как взывать? Я столько читала о силе Подземья, столько училась управлять ею. И что же? С чем столкнулась теперь?

— Очень хочу тебя вылечить, — прошептала я и припала губами к самой середине раны.

И магия полилась. Без усилий, без боли, без унизительной мольбы и призыва. Чёрное, липкое, страшное и обжигающее спряталось, не рискуя столкнуться с новой силой: светлой, чистой, безграничной. Как дыхание, как улыбка ребёнка, как мурчание счастливого котёнка. Она лилась и лилась, не опустошая и не обжигая. Чёрная магия Подземья выжирала меня изнутри, а эта новая, светлая, утренней росой умывала измученное сознание.

— Кири… Триста, ты что творишь?!

Рок боялся пошевелиться. Лишь хлопал ресницами, глядя, как покрывается свежей розовой кожей ладонь.

— Понятия не имею! — я хихикнула, едва сдерживаясь, чтобы не осалить демона и не помчаться от него вприпрыжку по полянке. В нетерпении затанцевала на месте. Наверное, я могла бы взлететь, если бы захотела. — Но мне точно это нравится!

Рок поднёс ладонь к самым глазам. Недоверчиво ткнул пальцем, лизнул. Нет, рана совершенно точно затянулась. Перевёл взгляд на ведьму: счастливую, улыбающуюся, светящуюся магией и радостью.

— Кажется, мне тоже, — прошептал он.

Не было свирелей. Не было музыки, пляски света и ветра, скачущего мягкими лапами с ветки на ветку. Была лишь ведьма и её фамильяр. Ноги сами несли: вперёд, назад, вперёд, назад и вбок. Руки взметнулись кверху, разбрызгивая свет, играя с лучами заходящей луны, шутливо избегая солнечных. Шаг-прыжок, шаг-прыжок! Свирели вели, оплетали, звенели под босыми стопами. Шаг-свист, шаг-свист!

Волосы пламенем текли по плечам, вторили всполохам костра, искры-пряди связывались в узел с дымом-магией. Пальцы сами потянулись к тугим маленьким пуговицам на платье, и те поддались, разошлись в стороны. Ненужная, смешная ткань соскользнула к щиколоткам, а я выпрыгнула и понеслась вперёд: зачем мне платье? Истинной дочери Лунной жрицы ни к чему человеческие преграды.

— Пойдём! — я потянула фамильяра в сумасшедший, пьяный, дурной танец.

И мы стали такими же: сумасшедшими, дурными, напившимися, налитыми силой. Новой, незнакомой или старой и давно забытой? Истинной. Правильной.

Я — огнём; он — дымом.

Я — лунным светом; он — непроглядной ночью.

Принимал в бархатные объятия, гладил, дышал мною и отдавал всего себя без остатка. Так, как думал, что уже не умеет.

Я кружила, кружила, а он подхватывал бешеный ускоряющийся танец, вторил движениям, ловил ладонями ускользающую и вновь возвращающуюся ведьму.

Нас больше не было двое.

Сотни, тысячи пар ведьм и фамильяров, настоящих пар, наполненных любовью, а не ложью и искушением, отзывались нам сквозь завесу времени. Сильные, великие, истинные. Такие, какими мы хотели бы стать.

Поцелуи, прикосновения, дыхание, — всё едино. Ведьма и фамильяр, свет и тьма, женщина и мужчина, созданные не друг для друга, но нашедшие и больше никогда не пожелавшие отпускать.

— Ты попросишь?

Он ведь прекрасно знал ответ!

— Ни за что! — я легко коснулась его губ и вновь ускользнула, повторяя дыхание ветра, погладившего налитые силой листья.

Коснулась — и исчезла. И снова вернулась.

— Ты останешься со мной? — это спросил мой демон или его устами говорили тысячи демонов, бывших до?

— Я всегда была с тобой, — мои слова? Или слова тех, кто проснулся, отозвавшись на танец?

Мы сливались, сияли, пели свирелью, становясь единым целым в дурном танце.

С костром.

С ветром.

С землёй.

С каплями дождя на листьях.

Со светом и тьмой.

Друг с другом.

Не стало прошлого, не стало настоящего, исчезло будущее. Были лишь мы. Он и я. Навсегда.

Он хотел сказать это. Я видела, я знала. И он тоже знал. Но тем, кто един, не нужны слова. Нужны взгляды, нужны руки, переплетающиеся лозой, нужны губы, болящие от поцелуев.

А слова не нужны. Только стоны.

— Доченька, я всегда считала тебя умной женщиной!

Я поперхнулась чаем и случайно пустила носом пузырь. Медленно перевела взгляд на Рока в надежде, что он этого не видел. Демон смотрел на меня вдохновенным взглядом, подперев подбородок кулаком и напрочь игнорировал миску сырников под самым носом. Последнее, кстати, дико оскорбляло маму, но она решила, что сначала следует устроить взбучку мне, а уже потом взяться за растлителя. Фамильяр невозмутимо подал полотенце, даже не подумав сделать вид, что не наблюдал конфуз.