Кентавр в саду - Моасир Скляр

Я смотрел на небо; черные тучи сгущались. Внезапно туземец перестал танцевать. Он подошел, кинул несколько комьев сухой земли мне на грудь, ударил меня по ногам посохом, который принес с собой.

Поднялся ветер. И тут же тяжелый ливень обрушился на нас.

— Дождь! — кричал в восторге Пери. — Дождь! Мы спасены! Заклинание подействовало!

— Твое заклинание подействовало? — я сел и задрал штанину. Кожа, разумеется. Белая кожа с редкими темными волосками. — А где же копыта, Пери?

Какие еще копыта, ответил он, главное — дождь, патрон! Дождь пошел, потому что заклинание подействовало.

Я смотрел на него, ничего не понимая.

— Вставайте, патрон! Идемте домой. Вы вымокли насквозь, еще заболеете. Ну, идемте домой.

Я поднялся на ноги, расстроенный и растерянный. И в этот миг сквозь бившие в лицо струи смутно различил несущуюся к нам галопом фигуру. Сердце мое забилось быстрее:

— Гляди, Пери! Гляди!

Кентавр? Я сам, Гедали-кентавр, мчусь навстречу двуногому Гедали?

Нет, это был всадник. Вернее, всадница. Это была Тита! Она остановила коня в двух шагах от нас, спешилась и бросилась ко мне. Мы стояли и плакали, обнявшись. Идем домой, сказал я. Посадил ее в седло, сел сам. Пери изумленно смотрел на нас, ничего не понимая.

— Вскакивай к нам, Пери! — смеясь, я пытался перекричать усиливающийся ливень. Он не заставил себя упрашивать: вскарабкался ловко, как обезьяна, на круп коня. И мы двинулись к дому.

Я внес Титу в дом на руках, уложил ее в постель. Она смотрела на меня и улыбалась. Я раздел ее. Лег рядом. Я целовал ей губы, грудь, живот, бедра, ступни. Как же я соскучился по этому телу. Ах, лоно Авраамово, как же я соскучился.

Это были наши лучшие дни? Да. Почти наверняка. Нам было так же хорошо, как тогда, когда мы носились галопом по полям поместья.

Мы бродили по плантациям, где после недавних дождей вовсю наливалась соя.

Тита, как ни странно, говорила гораздо больше, чем я. Рассказывала о тех днях, что последовали за моим отъездом. Она заперлась в комнате, не хотела видеть никого, даже детей. Женщины — Бела, Таня, Беатрис, Фернанда — стучались к ней, умоляли впустить их. Она не отвечала. И не прикасалась к еде, которую оставляли у двери.

— Но, если честно, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, — я не только из-за тебя оказалась в этой яме. Были и другие причины. Ты знаешь. Мне стало все понятно, когда я проходила психотерапию.

(Неужели она действительно любила кентавра? Да. И что в этом странного? Разве не влюбляются женщины, говорил я себе, в актеров из телесериалов, в подростков, которых случайно видят на улице?)

Вначале разлука со мной ее нисколько не волновала: сбежал из дому? Ну и пошел к чертовой матери! Но скоро она заметила, что ей меня не хватает; она тоже металась в постели и не могла заснуть, она тоже шептала в полусне мое имя. И вдруг как-то вечером — телефонный звонок: Мина рассказала ей, что я на нашей старой фазенде в Куатру-Ирманс.

Я вылетела первым же рейсом в Порту-Алегри, а потом автобусом до Куатру-Ирманс… Но ни один таксист не соглашался везти меня сюда: обрушился какой-то мостик на дороге. Пришлось взять напрокат лошадь. К счастью, скакать я еще не разучилась, — добавила она, и мы оба рассмеялись.

Мы много ходили, разговаривали, смеялись без причины. Иногда умолкали, но ненадолго: тут же снова начинали говорить, оба одновременно — нам столько надо было сказать друг другу. Издали за нами наблюдал Пери. Тита очаровала его — это было заметно. Красивая у вас жена, патрон, говорил он с явным презрением ко мне и чуть ли не со злостью. Около дома я находил фигурки, вырезанные из сердцевины кукурузного початка, проткнутые гвоздями: это он насылал на меня порчу. Индеец, похоже, на меня глаз положил, говорила Тита, смеясь.

К концу той недели приехали наши сыновья. И мои родители, и сестры с семьями. Вот мы и собрались все вместе, расчувствовавшись, повторял отец, там же, где начинали. Мы отметили встречу грандиозным пиршеством. Оказалось, что Пери прекрасно умеет жарить мясо, особенно с помощью мальчишек, которые не отходили от него ни на шаг, очарованные историями, которые он не уставал рассказывать.

С отцом мы совершали длительные прогулки по фазенде. Деревья, камни — все пробуждало в нем воспоминания: здесь я как-то убил змею… Здесь любили играть Дебора и Мина… Он был в восторге от сои: в мое время такого не было, говорят, на ней можно здорово заработать. Под конец он вздыхал: видел бы барон твою плантацию — вот был бы доволен. Обо мне мы не говорили, он не спрашивал о том, как я себя чувствую: наверняка боялся, что я опять заведу речь о копытах, о том, как я скакал по полям.

Дожди прошли, и стояли ясные солнечные дни. Праздничные дни. Мы устраивали пикники в полях, проводили игры и турниры, ходили вместе на реку купаться. Мать, казалось, помолодела; даже не припомню ее такой веселой. Сокрушалась она только из-за того, что с нами не было Бернарду: он наверняка бродяжничал бог знает где. Может, еще появится, говорила Мина.

Нет, Бернарду не появился. Зато к нам приехали Паулу с Фернандой и Жулиу с Белой. Паулу привез хорошие новости: он подготовил план по экспортным поставкам, которыми мы с ним должны были заняться. Это сулило большую прибыль. Мы могли организовать фирму с несколькими филиалами: в Сан-Паулу, в Рио, в Порту-Алегри.

— Ты бы, скажем, мог обосноваться в Рио, — сказал он, подбирая слова и внимательно следя за моей реакцией. — Или, еще лучше, в Порту-Алегри, рядом с семьей.

Он боялся — как и мои родители, а может быть, и Тита, и сыновья — что я опять сбегу. Но я не обиделся:

— Хорошая идея, Паулу. Очень хорошая. Я подумаю. Но в принципе не возражаю.

Отлично, сказал он с облегчением и тут же сменил тему: заговорил о том, в какой восторг его привела фазенда. Сколько у тебя здесь места, чтобы бегать, Гедали, восклицал он с завистью.

— Ты все еще бегаешь? — спросил я.

— Каждый вечер. Сторожа кондоминиума уже привыкли, их это забавляет. Кстати, я заказал в Штатах потрясающие кроссовки. Там внутри такие выемки. И в подошве есть пустоты, а в них вставлены маленькие пружинки — отличная вещь. Они так тебя и несут вперед, Гедали, не хочешь, а бежишь.

Он грустно улыбнулся.

— Мне не хватает тебя, Гедали. Бегать в одиночестве — не то. К тому же, на бегунов смотрят косо, я знаю. Мне бы надо в теннис играть — это сейчас модно, все играют… Но я люблю бегать, Гедали. Бег — одна из немногих вещей, в которые я верю.

Он признался, что не слишком доволен жизнью, не смотря на перспективы, которые сулило открытие новой фирмы.

— Социализм наступит, Гедали. Рано или поздно, но наступит. Посмотри, что делается в Африке: дня не проходит, чтобы какая-нибудь страна не стала социалистической. В Азии — та же картина. Здесь нам твердят, что у нас капитализм… Да, но надолго ли? Слишком много злоупотреблений. Бот у одного моего приятеля две яхты, а другой чуть не каждый месяц в Париж летает. Не может же так продолжаться! В один прекрасный день какой-нибудь генерал, или полковник, а то и майор — ну, словом, какой-нибудь военный разозлится на все эти безобразия — и готово: социализм провозглашен. Тогда сделают вот что: ты будешь иметь право только на определенное количество квадратных метров жилья и на определенное число сигарет в месяц. Машину не каждый сможет купить. А о заграничных поездках нечего даже и думать. Так что надо приучать себя довольствоваться простыми вещами, Гедали. Вот бегать, например.