Летняя луна - Лаура Кинсейл

– Она ребенок. Она просто не понимает.

– Не понимает чего?

Он в смятении посмотрел на нее:

– Как ты можешь об этом спрашивать? Она не понимает, что я сломал ей жизнь. Что она не сможет выйти замуж так, как могла бы в соответствии со своим положением. Что она на всю жизнь исключена из приличного общества. Она изгой. Как будто монашка в каком-то проклятом монастыре, без возможности выйти замуж, иметь семью и распоряжаться своим будущим!

В тишине приятно потрескивал огонь.

– Рансом, – вздохнула мать, – ты на самом деле считаешь, что все это хоть когда-нибудь имело для нее значение?

Он отвернулся:

– Это не важно.

– Ах, так, – она расправила на коленях юбку, – нечасто ты ведешь себя так неблагоразумно.

– Просто я не часто лишаю невинности хорошо воспитанных девушек.

– Да? – переспросила она с мягкой усмешкой. – А как насчет девушек, воспитанных плохо?

Он презрительно скривил губы:

– Не шути надо мной. Не на эту тему.

– Dedeo! – прошептала она. – Стыжусь!

Рансом вдруг осознал, что кулаки его стиснуты, и не без усилия заставил себя их разжать.

– Ах, так ты уступаешь, да? Многострадальная, терпеливая герцогиня. Прости меня, – сказал он, – я не хотел тебя задеть.

– А я не должна была этого говорить. Ты такой замечательный сын. Я иногда забываю, что отпрыск льва просто обязан иметь когти.

Он с грустью улыбнулся ей:

– Ты думаешь, я такой замечательный, мама? А я ведь горжусь своей дурной славой!

Она рассудительно кивнула:

– Это у тебя от деда. Но… скажи мне, Рансом, ты влюблен в мисс Ламберн?

– Я… – Он сунул руки в карманы и поднял глаза к потолку. – Пришло время говорить о любви, да? Не глупи. Как, по-твоему, я мог бы влюбиться в такую, как мисс Ламберн?

– Да, это не в твоем характере.

– Дальше некуда. И вообще, я не был «влюблен» в женщину с тех пор, как…

Он осекся, и мать вопросительно подняла брови. Рансом закашлялся и отвернулся к камину.

– Я знаю! – воскликнула герцогиня, убедившись, что он не собирается продолжать. – Это было летом, когда тебе исполнилось четырнадцать, да? Я хорошо это помню. Та красивая женщина… как ее звали?

– Оставь, мама. Не нужно продолжать эту тему.

– Но как же ее звали? Не могу вспомнить…

Рансом, насупившись, смотрел в огонь.

– Ох, теперь всю ночь буду этим мучиться! Я так и вижу ее лицо, как будто она прямо сейчас стоит передо мной… такая красивая и спокойная…

– Леди Клареста, – отрывисто сказал он. – Как будто ты не помнишь! Это была мальчишеская страсть, и то, что мисс Ламберн ее дочь, это просто совпадение, уверяю тебя.

– Я только пытаюсь понять, почему ты так настойчиво хочешь жениться на этой бедной девочке, – с укором сказала герцогиня. – Не могу представить себе более неподходящий для тебя выбор.

– Уж точно не потому, что я в нее влюблен.

– Тогда я не понимаю, почему ты так упрямишься.

Рансом резко втянул воздух и повернулся лицом к матери.

– Ты хочешь знать почему? Действительно хочешь это понять? – Он неистово вскинул руки. – Да потому, что твой такой замечательный сын испытывает к ней вожделение, вот почему. Потому что я схожу с ума от физического влечения к ней. Потому что я не могу работать, не могу есть и не могу спать, и скоро уже не смогу все это больше выдерживать! Тебя устраивает такое объяснение?

Он не стал дожидаться ответа. С пылающим лицом он резко отодвинулся от камина и направился к двери. И прежде чем она закрылась за ним, он услышал невозмутимый голос герцогини:

– В самом деле, Рансом. Ну и тему ты выбрал для обсуждения с матерью!

Мерлин была взволнована. А когда она волновалась, всегда становилась глупой. Она пыталась объяснить это Шелби, но тот только махнул рукой и сказал: «Чушь!» Великодушно, но не слишком убедительно. Когда она волновалась, многие ее поступки диктовались сердцем, и казалось, что вмешательство этого органа нарушало нормальную работу мозга.

Мерлин и Шелби договорились, что разыграют свою сцену в Большом холле, когда Рансом, как обычно, появится там после утренней верховой прогулки. Она вычислила, в какое время ей надо будет отправиться к завтраку в Голубую комнату, чтобы Шелби, Рансом и она как будто случайно встретились в Большом холле.

Она оказалась там даже раньше времени. Покосившись на циферблат огромных, вмонтированных в каменную стену часов, она спешно юркнула обратно в боковой коридор и тут же услышала голос Рансома, доносившийся из открытого окна. К счастью, он задержался снаружи, обсуждая с конюхом, как лучше подковать любимую лошадь.

Она грызла ноготь, тщательно вслушиваясь в звуки его шагов на ступенях. В кармане ее передника беспокойно зашевелился ежик. Она рассеянно погладила его через ткань, неожиданно вздрогнула и сунула палец в рот – одна из иголок ее уколола.

Вскоре она услышала во дворе стук копыт, а затем голос Шелби, выкрикивавшего утреннее приветствие. Спрятавшись в нишу, Мерлин осторожно выглянула из-за угла. Через высокое окно ей было видно, как Шелби легко соскочил с гнедого жеребца. Он небрежно кинул поводья конюху, и тот увел обоих животных.

Братья поднялись по ступеням и вместе прошли через дверь, разговаривая о лошадях. Шелби ловко покручивал цилиндр на конце хлыста. Мерлин постояла в нерешительности, а затем, собравшись с духом, выпорхнула к ним навстречу.

– Эй, вы, там! – Задорное восклицание Шелби эхом отозвалось под куполом холла. Он поймал ее за локоть. – Куда это вы так спешите, мисс?

Мерлин взглянула в его голубые глаза и глубоко вдохнула.

– Доброе утро! – сказала она и больше ничего не смогла вспомнить из текста, который они заранее отрепетировали.

– Доброе утро, – произнес герцог, снимая шляпу.

Шелби еще продолжал ее держать, когда Мерлин увидела легкую улыбку Рансома. Темно-коричневые волосы его были взъерошены, золотисто-зеленые глаза с интересом смотрели из-под слегка изогнутых бровей. Несмотря на то что они были братьями, лицо у Шелби почти всегда было веселым и смеющимся, а у Рансома – сосредоточенным и напряженным, оно казалось застывшим даже в моменты отдыха.

Мерлин с трудом кивнула.

– Спроси-ка, где я был сегодня утром, – весело предложил Шелби. Предполагалось, что она спросит его об этом и без подсказки.

– Ой, – воскликнула Мерлин, – да-да, где ты был?

Он залез рукой куда-то под сюртук и вытащил оттуда разноцветные ленточки: