Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

то в ней не разбираюсь… А этот парень, как его? Мараби? Я думал твой сын. Толковый парень, очень смекалист… Он надежный? Так ты его еще пришли, я с ним побеседую, очень хорош, с полуслова все ловит. Ну пошли пообедаем. Пора… Заодно о твоих делах поговорим. Значит, говоришь, что на нас, стариков, совсем, – здесь он не подобающе его солидному виду выругался. – Ну, погоди… посмотрим, на что мы еще горазды. Мне даже самому интересно… Ну что, мой старый соратник – Домба Межидович, доставай – коньячок выдержанный, а икра пусть будет свежей… Ирина! Спускайся… Ой, какая зелень! А фрукты! Вот это помидоры… Ну, такое только в Грозном встречал… Ну и жизнь там была! Неужели прошла?!

Ровно три дня спустя пьяный Домба звонил прямо из аэропорта столицы в кабинет директора.

– Это Вы, Домба Межидович! – мягко интересовался руководитель комбината.

– Да я… Как там на комбинате? Я вылетаю, пришли машину.

– Мою личную пришлю… Мне самому встретить тебя? Я рад, очень рад, что ты позвонил, а то пропал. Без тебя – просто караул! Цех, да что там цех, комбинат стоит… Короче ждем… Ага… Я все организую, здесь посидим… Ну, счастливого полета! Молодец!

… Домба все еще не спал, какая-то тяжесть давила в правое плечо, в горло. Жена свет так и не выключила, возилась в своем шифоньере с тряпьем, напевала под нос какие-то песенки.

«Ее бы веселость мне», – подумал с досадой Домба.

А ведь всего несколько месяцев назад после возвращения из Москвы как он был счастлив, беззаботен, рассеян. Расслабился только на мгновение – и все, полетели события наперекосяк.

Теперь и вспоминать тяжело, а тогда, как он был счастлив!

Прилетел тогда Домба из Москвы, уверенный, важный, высокомерный. Окончательно понял, что еще минимум два года, до пенсии, его точно не тронут. А там он еще покажет, на что способен. А сейчас надо малость передохнуть, расслабиться всласть и потом взяться за дело, чтобы старость действительно была обеспеченной. И почему все думают, что у него денег девать некуда? Знали бы они мои расходы, точнее не мои, а моей семьи?

Короче говоря, с этими мыслями, точнее – без никаких мыслей, Домба погрузился в блаженную истому. Как раз лето только-только разгоралось. Погода была жаркая, засушливая, в городе невыносимо-душная. Каждый день с полвосьмого утра до десяти – половины одиннадцатого он на комбинате, а потом верный нукер – дальний родственник – тоже Докуев – Мараби отвозит Домбу в горы, в тенистую прохладу ущелий. И там, у горной речки, шашлыки, шурпа, выпивка, любые закуски. Вокруг, как обычно, много друзей. Потом, под вечер, кто-то вспоминает о женщинах или картах, и группа гуляк возвращается в ночной, посвежевший от дневного зноя город и где-нибудь в потаенной блат-хате играют в карты. Домба азартен, проигрывать не любит, но всегда перед игрой выделяет незначительную сумму, проиграть которую ему вовсе не зазорно, а даже в смех, в удовольствие другим, более бедным прилипалам, развлекателям компании.

Изредка, раз в неделю, (с возрастом Докуев остепенился или здоровье не позволяло), он в специально купленной однокомнатной квартире встречается с женщинами, точнее девушками. Этот вопрос, как и другие более мелкие, полностью возложен на Мараби. Ему Домба доверяет все – кроме денег. Он знает, что деньги человека портят – пример: его жена, дети. А Мараби – находка, просто удача: молчун, умен, исполнителен, в меру хитер, уважает силу, любит деньги, и главное мужествен. А честен ли? Пока да. И главное, что покоряет всех, исполнительность Мараби не плебейская, а полна достоинства и уважения. Даже в голову никому не придет дать ему недостойное поручение. А чтобы вытянуть из него лишнее слово – это надо совершить подвиг. Алпату несколько раз пыталась подкупить Мараби, чтобы он докладывал ей о похождениях мужа. Мараби согласно кивал головой, деньги брал с готовностью. Вечером коротко докладывал вербовщице: «Весь день на комбинате».

– И ночью? – удивлялась Алпату.

– Да, работы много, – даже не моргнув, отвечал нанятый шпион.

Так продолжалось довольно долго. Наконец, Алпату не вытерпела.

– Ты врешь! – вскричала она. – Ты меня обманываешь!

– Если ты так считаешь, то я возвращаю деньги, – и он спокойно вернул полностью всю сумму, израсходованную женой на подкуп.

У Алпату глаза на лоб вылезли, после этого она к нему стала относиться не только с подчеркнутым уважением, но даже со страхом, чувствуя его превосходство.

И казалось бы, что Мараби находка для Домбы, но одно плохо – с детства он дружит с братьями Самбиевыми, а с Арзо одноклассник. И как только кто из Докуевых по старой памяти начинает поносить Самбиевых, Мараби встает и скрипя зубами уходит. Если речь об этом заходит в машине, начинает лихачить, так что пассажиры в ужасе от езды. Поняв, что лучше при Мараби Самбиевых не упоминать, все сдались, и только кровный враг – Албаст никак не мог угомониться, наслаждался он терзаниями нукера отца. Однако и этому наступил конец.

… Теперь, лежа в постели в новом доме Домба отчетливо вспомнил тот вечер, когда Албаст пристал к Мараби с уколами в адрес Самбиевых, после чего все и началось. Именно несдержанность Албаста, по мнению Домбы, привела к целому ряду взаимосвязанных событий, которые новой тревогой сжали в тисках сердце Докуева-старшего и значительно опустошили его с трудом нажитую казну.

Шла вторая декада июня. Неделю-полторы назад Домба вернулся из Москвы. Его позиции на комбинате вновь стали незыблемыми. Наслаждаясь блаженством стабильности доходов, он впал в эйфорию праздности, беззаботности.

В пятницу к часам одиннадцати на комбинат к Домбе заехал недавний друг – приятель Зайнди Эдишев, известный в городе картежник и повеса. Домба Эдишева не любил, уж больно знакома, и до омерзения узнаваема была улыбка и речь нового друга. И как Докуев ни стремился дистанцироваться от картежника, тот все более и более досаждал ему своим навязчивым вниманием и услугами.

Много раз картежник поставлял Домбе молоденьких, очень красивых девушек, даже из дальних городов. А потом в кругу друзей говорил, что проститутки в восторге от силы и энергии Докуева. А от его благородства и галантности девицы просто «в улете». Вначале Докуев смущался этих подробностей своей интимной жизни, но потом сам уверовал в силу своей плоти и только умиленно улыбался, когда Зайнди в кругу друзей расписывал достоинства немолодого гиганта. Далее эти же восторги перешли и в другую область. Оказалось, что Докуев сильнейший картежник. И, по словам профессионала Эдишева, дело даже не