Концепция лжи - Алексей Бессонов

– Ну, по-моему, наши к Договору всегда относились скептически. В Брюсселе как раз четко знают, что скажет Славянский Союз, как только дело дойдет до ратификации. Так что позволь с тобой не согласиться. Насчет управляемости всех происходящих в экономике процессов – да, безусловно. Но после Депрессии…

– Да при чем тут Депрессия? Ты хоть представляешь себе, что происходило в мире, когда стало совсем плохо с нефтью? Ничего, выкрутились. Да, кое-кого пришлось бомбить для вразумления, ну и что? Система-то не рухнула, выстояла. А Депрессия была уже позже, и пойди ты теперь разберись в ее истинных причинах! У меня есть свое мнение, а у профессоров Сорбонны – то, которое им разъяснили в правительстве. Вот и все! Депрессия… – Дед снова замолчал, пыхнул несколько раз сигарой и раздраженно махнул рукой. – Депрессия была величайшим мошенничеством в истории человечества, потому что на самом деле никакой депрессии не было.

– А что же было? – изумился шокированный Леон.

– Было, повторяю, величайшее мошенничество. «Большой рывок» технологий, о котором ты сто раз читал и даже писал рефераты, обусловил резкий рост влияния ряда компаний, специализировавшихся на разработке революционных по тем временам технологий, и в первую очередь – инноваций в энергосфере. Это было похлеще старого «Майкрософта». Революция в энергетике и транспорте сделала ненужными «ресурсные войны», к которым кое-кто уже успел подготовиться. Тут еще и космос стал доступен – и опять-таки на том самом водороде. Ну, технически ты это все знаешь гораздо лучше меня – что тебе объяснять… Ты вот главного не знаешь – в какой-то момент большой бизнес, которым всю жизнь пугали младенцев, вырвался из-под контроля бюрократических систем, точнее, системы, которая к тому моменту тоже стала транснациональной. И на Земле большому бизнесу стало тесно. Все способы сдерживания на тот момент уже были исчерпаны, остался последний, самый радикальный – искусственное обрушение мировой финансовой сети. Что и было сделано. Что, тебе уже дурно? Давай налью еще…

– Но в это сложно поверить, – вздохнул Макрицкий-младший, принимая из рук деда бутылку.

– Конечно, ведь ты – типичнейший продукт системы, основанной на «промывании мозгов». Тебе давали тщательно процеженную и высушенную информацию – не дай бог, ты начнешь сопоставлять факты и задумываться. А то еще вопросы задавать примешься – а что ж там на самом деле было?

– А что же стало с теми компаниями? – вдруг спросил Леон, ощущая какое-то непонятное напряжение, – С теми, которые совершили рывок в технологиях? Это же был частный бизнес?

– Кто-то исчез с рынка навсегда. Некоторая их часть превратилась в засекреченные правительственные лавочки… это было необходимо для того, чтобы вновь вернуться к контролю – а вдруг эти сумасшедшие, располагающие к тому же практически неограниченными финансовыми ресурсами, изобретут что-нибудь такое, что и президенты с парламентами пойдут скромненько в такси работать?

– Это что, например? Волшебную палочку?

– Ты астронавт? Подумай головой. Академика Склярского помнишь?

Еще бы Леону не помнить Склярского! Выдающийся астрофизик, человек огромного, редкого дарования, шумно талантливый решительно во всем, он был старинным другом дома Макрициких и в каком-то смысле «крестным» самого Леона – в космос его потянуло именно под влиянием удивительных рассказов «дяди Пети» о звездах и далеких галактиках, наполненных невероятными, как казалось Макрицкому-отроку, чудесами.

– Помню, конечно… царствие небесное. Так что Петр Фомич?..

– Петр Фомич, как ты тоже, может быть, помнишь, отличался нежной страстью к хорошим коньякам. Я иногда думаю, что это он тебя к ним приучил – сам того не ведая. Так вот, откушав коньячишки, пан академик говаривал: «Еще чуть-чуть – и мир перевернется!» А теперь представь себе – сидим это мы в Судаке, шашлычки, все в наилучшем виде, а он и говорит – «Если я сейчас дам человечеству сверхсветовой привод, пол-планеты смоется в первый же день. То-то смеху будет – завтра выборы, а голосовать-то и некому!» Ха-ха-ха – а у меня, дорогой внучек, мороз по коже – а вдруг даст, кто их, гениев, знает?

* * *

Кортеж жениха задерживался. По обоюдному согласию с Анохиными регистрация должна была состояться в недавно отстроенной подольской районной управе на Контрактовой площади с последующим выездом на Труханов остров, где уже был заказан закрытый мотель для VIP-фигур. Макрицкие приехали на Контрактовую всего в четырех машинах, включая мини-лайнер охраны, еще два автомобиля с ближайшими родичами – мамиными двоюродными сестрами с семействами, – прибыли с опозданием на несколько минут. Анохины же тем временем стояли в чудовищной пробке на Деснянско-Печерском путепроводе, соединявшем днепровские берега, и судя по онлайновым прогнозам городской дорожной полиции, на рассасывание затора требовалось еще не меньше десяти минут: между тем время поджимало, посему отец уже поглядывал на часы, размышляя, не подняться ли ему в управу, предупредить, чтобы регистраторши пока перекурили.

Аня с Лялькой, обе в шелках и бриллиантах, несколько раз звонили нервному жениху, но перспективы пока не прорисовывались.

– Шо ото вы мечетесь, як две куры! – прикрикнул на них дед, выбираясь из своего радужно-фиолетового «Майбаха». – Жениха потеряли, трагедия! Сядьте в машину и сидите спокойно, а то народ уже на вас косится.

– Действительно, девочки, – поддакнула мать, – вернитесь в машину. Уже вон туристы какие-то нас снимают.

– Ой, подумаешь, – отмахнулась Лялька. – Тури-исты. То Анькины, с факультета.

– Почему в таком случае она их не пригласила? – нахмурился отец.

– А у них отдельно, послезавтра, – сообщился Лялька, не глядя на отчаянные знаки, подаваемые ей невестой.

– Порядку нема! – буркнул дед и обратно захлопнулся в своем броненосце. – Хоть ты, Леон им скажи – ты один нормальный хлопец в этом буйном семействе.

– А шо я? – Леон стоял возле открытой передней двери дедовой машины, тихонько помирая в белом парадном мундире с саблей и регалиями. В кобуре у него лежала фляжка коньяку.

Сняв фуражку, Леон почесал давно вспотевший лоб и подумал, что следовало наплевать на папины пожелания, и надеть тропическую форму – в шортах и легкой рубашке сейчас было бы в самый раз. Правда, на «тропике» до сих пор красовались капитанские погоны, так как последний раз он надевал ее три года назад, у французов на Мартинике. Но сейчас он согласился бы и на это…

Наконец с Сагайдачного вывернули машины жениха. Захлопали двери, начался всеобщий галдеж, тетушки и дядюшки поспешили с букетами и шампанским. Жених при этом выглядел настолько растерянным, что Леон, движимый состраданием, ловко отделил его от толпы, которая поздравляла почему-то Аньку с Лялькой, но никак не отчаянно стесняющегося аспиранта, – и, повернувшись боком, вытащил из кобуры свою заветную флягу.

– Давай, – сказал он. – Знакомые говорили мне, что жениться без наркоза смертельно опасно. Того и гляди сердце не выдержит.

– Вы… Леонид, наверное? – пролепетал жених.