И побольше флагов - Ивлин Во

И вот, наконец, всей толпой и стаей можно наброситься и разорвать эту дружбу. С милосердием, ими самими не понятым, они лишили Ганса возможности сполна пережить все последствия этого открытия. А ведь для Ганса высшей точкой, кульминацией его затянувшегося отрочества могло бы стать осознание того, до какой степени собственные его убеждения противоречат искусственным идеям, вдолбленным в него пройдохами и мошенниками, которых он принял за вождей. Но толпа и стая не дали Гансу времени собственноручно придумать для себя страшное наказание, и по крайней мере тут они его пощадили, избавили от этого быстрой и яростной своей атакой. Но Амброузу, когда он возвращался поездом обратно в Англию, досталось пережить сполна все те муки, когда человек казнит себя сам.

Это была история, которую популярный писатель растянул бы на сто пятьдесят тысяч слов. Амброуз не упустил ничего, все было тут, изложенное точно и тактично, втиснутое в пятьдесят страниц журнала «Башня из слоновой кости».

– Если откровенно, Джеффри, я считаю этот рассказ большим произведением искусства.

– Да, Амброуз, я понимаю вас. Я и сам так считаю. Я бы только хотел издать его без всей этой спорной дребедени.

– Ничуть не спорной, Джеффри. Мы хотим не спора, а принятия. Мы предъявляем документы и, пожалуйста, laissez-passer[33]. Вот и все.

– Старине Рэмполу это не понравится, – вздохнул мистер Бентли.

– А мы ему не покажем, – сказал Амброуз.

– Я напал на очень ценный след, полковник.

– Не будете ли вы любезны обращаться ко мне «сэр»?

– Может, вы предпочли бы обращение «шеф»?

– Вы будете называть меня «сэр», если не хотите расстаться с формой.

– Это смешно, – сказал Бэзил. – По мне, так «шеф» звучит гораздо лучше. Кстати, Сюзи так меня и называет. Однако, сэр, могу я доложить вам подробности моего открытия?

Когда Бэзил завершил доклад, полковник Плам сказал:

– Ну, пока вроде неплохо. Конечно, о действиях с нашей стороны речи быть не может. Этот ваш Силк – известный писатель и работает в Министерстве информации.

– Он крайне опасный тип. Я его хорошо знаю. До войны он жил в Мюнхене, от коричневорубашечников не вылезал.

– Очень может быть, но мы не в Испании. Мы не можем арестовывать людей за частный разговор в кафе. Не сомневаюсь, что в свое время дело дойдет и до этого, но на теперешнем этапе нашей борьбы за свободу это попросту исключается.

– Но этот журнал, который он начинает…

– Да, это дело другое. Однако маленькое издательство Рэмпола и Бентли – фирма вполне уважаемая, и я не могу просить разрешения на обыск, не имея достаточных оснований. Полномочия наши велики, но пользоваться ими надо с осторожностью. За журналом мы приглядим, и если сочтем его опасным, – прикроем. А пока – за работу. Вот анонимный донос на живущего в Южном Кенсингтоне адмирала в отставке. Не думаю, что мы тут что-нибудь нароем, но выясните, что известно полиции об этом человеке.

– Будем мы когда-нибудь проникать в ночные клубы? Уверен, что вражеские агенты там так и кишат.

– Я буду, – встряла Сюзи. – Без тебя.

В Министерстве информации в этот день было тихо. Наиболее энергичные корреспонденты нейтральных стран к этому времени по большей части покинули Англию, посчитав, что, опираясь на источники из стран Оси[34], они вернее попадут на первые полосы газет со своими корреспонденциями. Министерство могло продолжать работу, никем не тревожимое. Этим днем в министерском кинотеатре демонстрировался фильм. Речь в нем шла об охоте на выдр. Создатели фильма намеревались увлечь нейтральные страны пасторальными красотами английской действительности. Сотрудники отдела религии, все как один, были заядлыми киноманами. Бэзил застал помещение пустым. На столе Амброуза лежали две копии корректуры нового журнала. Одну копию Бэзил сунул в карман. Там же лежал и паспорт. Бэзил с интересом взял его со стола. Ему еще никогда не попадался на глаза ирландский паспорт. Паспорт был на имя преподобного Флэнагана С. Дж., профессора Дублинского университета. Фотография запечатлела бледное, как у покойника, лицо человека неопределенного возраста.

Время, свободное от служения высшему образованию, преподобный посвящал работе корреспондентом ирландских газет. Во время каникул он собирался совершить поездку на линию Мажино и после многочисленных разочарований добрался до Министерства информации, глава которого, будучи католиком, пообещал ему содействие в получении визы. Бэзил прихватил и паспорт. Лишний документ никогда не помешает. Затем неспешным шагом он покинул помещение.

Корректуру он забрал домой и читал до ужина, помечая отдельные абзацы, которые намеревался использовать в докладной. Стиль письма был всюду одинаков, а имена авторов – разные. Похоже было, что Амброуз решил прибегнуть к псевдонимам: «Гекльберри Хлоп», «Том Скелет-Абрахам», «Бартоломью Грасс». Только «Памятник спартанцу» Амброуз подписал собственным именем.

Тем же вечером попозже Бэзил отыскал Амброуза там, где его всегда можно было найти, – в «Кафе Роял».

– Читал твой журнал, – сказал он ему.

– Так это был ты? А я грешил на кого-нибудь из этих треклятых иезуитов. Вечно шебуршат бумажками, носятся с ними туда-сюда, прямо как галки. Джеффри Бентли был в большой панике. Он не хочет показывать номер старине Рэмполу до выхода.

– С какой стати иезуитам показывать старине Рэмполу твой журнал?

– Да они на любую гадость способны. И что же ты думаешь о журнале?

– Ну, – сказал Бэзил, – мне кажется, не мешало бы придать ему побольше хлесткости. Знаешь, публику надо слегка ошарашить. Так легче запустить новый проект. Секс в наши дни в этом смысле, конечно, уже не работает. Его я и не имею в виду. Но вот, предположим, поместить бы туда стишок, где восхвалялся бы Гиммлер – что-нибудь в этом роде. Как тебе такая идея?

– Не думаю, что идея удачная. А кроме того, насколько мне известно, таких стихов еще не написано.

– Рискну предложить тебе помощь и раздобыть для журнала подобное стихотворение.

– Нет, – отрезал Амброуз. – А что скажешь насчет «Памятника спартанцу»?

– Вся первая часть – просто блеск. Но финал… наверно, это они тебя заставили, да?

– Кто «они»?

– Министерство информации.

– Министерство тут совершенно ни при чем.

– Да? Ну, тебе, конечно, лучше знать. Я лишь про то, как это выглядит со стороны. Вот читаешь и думаешь: «Первоклассное произведение искусства, настоящий шедевр, никто другой не смог бы такое создать». И вдруг шедевр оборачивается чистейшей пропагандой, пропагандой мастерской, конечно – половине сотрудников вашего министерства и не снилось такое умение работать, но все-таки это пропаганда. Страшилка. Американские журналисты пекут подобные истории, как блины. Грубовато как-то, Амброуз. Конечно, военное время и все такое, всем приходится чем-то жертвовать. Не думай, что я стану меньше уважать тебя за это… Но с точки зрения художественности, Амброуз, это шокирует.