Русь меж двух огней – против Батыя и "псов-рыцарей" - Михаил Елисеев

В итоге посольство уехало ни с чем, но из глубины поля появилась новая группа всадников, за которыми бежал на аркане по снегу раздетый и разутый пленник. Когда отряд приблизился к городу, то находившиеся на боевой площадке Золотых ворот Мстислав и Всеволод с трудом узнали в этом зверски избитом человеке своего младшего брата Владимира, оборонявшего Москву. Судя по всему, монголы вновь начали торг, предлагая князьям в обмен на жизнь Владимира Георгиевича открыть ворота: «Братья его, воевода Ослядюкович и все люди проливали обильные слезы, видя горькие мучения князя» (Тверская летопись). А вот что рассказывает об этом трагическом моменте осады Лаврентьевская летопись: «И подъехали татары близко к воротам и начали спрашивать: «Узнаете ли княжича вашего Владимира?» И был Владимир печален лицом. Всеволод же и Мстислав стояли на Золотых воротах и узнали брата своего Владимира. О горестное и достойное слез зрелище! Всеволод и Мстислав с дружиной своей и все горожане плакали, глядя на Владимира». Но князья и воеводы сдаваться без боя снова отказались, и тогда монголы, выполняя приказ своего хана, вытащили из ножен сабли и изрубили московского князя у главных ворот столицы.

Но и в этом действии Батыя был хитрый расчет — убийством Владимира он хотел спровоцировать его братьев, заставить их выйти из города с дружинами, а потом легко уничтожить отборных владимирских воинов в чистом поле. Словом, хотел сделать то, что недавно проделал над Юрием Рязанским. Но в этот раз не вышло, хотя все к этому шло, и князья действительно решились на вылазку: «Братья, лучше нам умереть перед Золотыми воротами за Святую Богородицу и за правоверную веру христианскую» — с такими словами обратились они к своим гридням. Но нашелся человек, который это безумие пресек на корню, который, презрев всю субординацию и почтение к княжескому роду, грудью встал на защиту интересов своего родного города. Бравый воевода Петр Ослядюкович так рявкнул на молодых князей, что мигом привел их в чувство, заставив посмотреть на происходящее трезвыми глазами. В Тверской летописи так и написано: «Всеволод и Мстислав Юрьевичи хотели выйти из города против татар, но Петр-воевода запретил им сражаться, сказав: «Нет мужества, и разума, и силы против божьего наказания за наши грехи». Человек, который может запретить сражаться своим князьям, должен обладать несгибаемой волей и огромным личным мужеством, а судя по всему, у бывалого ратоборца Петра эти качества были в избытке! Не ошибся князь Георгий в своем выборе, знал, кому можно доверить судьбу столицы и своих детей. А вот около Юрия Рязанского такого человека не оказалось, а то, глядишь, и судьба нашествия сложилась бы по-другому. Батый, видя, что все его хитроумные планы потерпели крах, решил действовать силой и распорядился готовиться к общему штурму — судьба столицы должна была решиться на ее валах и стенах.

* * *

Пока главные силы орды во главе с Батыем находились под стенами Владимира и готовились к приступу, от них отделился крупный отряд и двинулся в набег на один из крупнейших духовных и торговых центров княжества — большой и богатый город Суздаль. В этом городе находилась княжеская резиденция, и вполне вероятно, что монголы, не обладая информацией о местонахождении Георгия Всеволодовича, могли решить, что великий князь находится там. Город обладал довольно мощными укреплениями — кольцо земляных валов высотой до 8 м с деревянными стенами и башнями опоясывало Кремль по всему периметру. Само положение Суздальского кремля было очень выгодным, поскольку он находился в излучине реки Каменки и с трех сторон был окружен водой, но зимой это преимущество сходило на нет, потому что вода в реке замерзала, и город становился доступен для атаки со всех сторон. Однако главная беда суздальцев в эту страшную зиму 1238 г. была не в этом — город просто некому было защищать, поскольку вся суздальская дружина ушла под Коломну с воинством Всеволода Георгиевича. Вполне вероятно, что остатки этой дружины сражались с монголами на стенах Москвы, а некоторые сумели прорваться из-под Коломны во Владимир и теперь стояли на городских валах плечом к плечу с защитниками города. Однако помимо летописных известий о взятии Суздаля монголами существует масса устных местных преданий об этом событии. Например, в этих преданиях четко указано имя предводителя монгольского отряда — Бастырь, чего нет ни в одной летописи. Другая легенда утверждает, что в районе сел Спасское городище и Барское городище суздальская дружина встретила монгольский отряд и вся полегла на подступах к городу. В книге Н. Иониной «Суздаль» также рассказывается несколько местных легенд, связанных с падением этого древнего русского города: «Когда хан Батый стоял под стенами Владимира, готовясь к решительному приступу, часть многочисленной рати его под предводительством Бастыря подступила к Суздалю, а там никаких русских полков не стояло. Близ города и столетия спустя были видны следы траншей и окопов, за которыми засели суздальцы. А в семнадцати верстах от Владимира находится так называемый Батыев курган, о котором в памяти народной сохранилось два предания. Согласно одному из них, хан Батый, готовя городу участь Владимира, отправил туда часть войска, и холм (ныне он называется курганом) был насыпан в подножии его богатой ставки с золотой маковкой наверху.

Второе предание повествует о том, будто на поле, посреди которого находится курган, произошло сражение монголо-татар с суздальцами, которые шли на помощь разоренному уже Владимиру. Слух о жестокости вражеского войска придавал им силы и мужество, но силы были неравными, и суздальцы потерпели поражение. В том сражении пало также много завоевателей, над ними и был насыпан этот курган-памятник». Конечно, все это не более чем преданья старины глубокой, но как часто бывает, в подобных местных легендах всегда есть зерно истины, до которого очень нелегко докопаться. В летописях же наиболее подробный рассказ об этом событии есть в Лаврентьевской летописи и I Софийской: «Татары станы свои разбили у города Владимира, а сами пошли и взяли Суздаль и разграбили церковь Святой Богородицы, и двор княжеский огнем сожгли, и монастырь Святого Дмитрия сожгли, а другие разграбили. Старых монахов, и монахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили, а юных монахов, и монахинь, и попов, и попадей, и дьяконов, и жен их, и дочерей, и сыновей — всех увели в станы свои, а сами пошли к Владимиру». Скупа летописная строка, но за ней — тысячи погубленных жизней и исковерканных судеб, по которым страшным колесом прошлось кровавое нашествие. I Софийская летопись делает очень важное дополнение к сообщению Лаврентьевской летописи — монголы «иссекли» всех священников и монахов, а не только старых, хромых и горбатых. Судьба остальных жителей бывшей столицы княжества тоже была трагической — «прочие люди, жены и дети, босы и беспокровныи, издыхающии от мороза» во множестве были отведены в монгольские станы. Я не знаю, чем можно объяснить ту ярость, с которой именно в Суздале степные дикари обрушились на священнослужителей — возможно, что безнаказанность и полная беззащитность древнего города спровоцировала их звериную жестокость. С другой стороны, если судить по количеству пленных, то в городе было достаточно населения, чтобы попробовать организовать оборону, а поскольку жители Суздаль не покинули, значит, у них были определенные надежды переждать нашествие за городскими стенами. Вполне возможно, что сопротивление завоевателям было оказано, и именно оно и послужило причиной монгольских зверств по отношению к священникам, поскольку их могли посчитать вдохновителями обороны. Захватив громадный полон, монголы погнали его к Владимиру, где могли использовать пленников в подготовке и проведении штурма, а город Суздаль был сожжен ими дотла — посреди Кремля осталась лишь почерневшая от гари громада разграбленного и оскверненного Рождественского собора.