С чистого листа - Дженнифер Нивен

– Сам знаю, что это не так. И это еще более веская причина быть благодарным за то, что я ей все-таки нравлюсь.

Дома я принимаюсь рыться в лежащей на полу куче одежды, пока не натыкаюсь на джинсы, которые искал. Из заднего кармана я достаю смятый в шарик листок бумаги. Десять главных причин встречаться с толстыми девчонками.

Я заставляю себе перечитать текст. Словно мне нужно доказать самому себе раз и навсегда, что она полная, а мне до этого нет дела.

От каждого слова в статейке меня тошнит. Как я вообще мог чувствовать что-то, кроме счастья, оттого, что нравлюсь этой девчонке?

Я спускаюсь вниз, на кухню, иду прямо к плите, включаю горелку и машу листочком над газом, пока он не загорается. Потом отдергиваю его от плиты и смотрю, как сгорают слова. Потом я бросаю остатки бумажки в раковину, где они догорают до пепла. Я включаю кран и смываю его, а вдобавок зажимаю кнопку сброса воды, чтобы и следа не осталось.

Вернувшись к себе в комнату, я звоню Либби. Когда она отвечает, я говорю:

– Я дочитал книгу.

– И?

– Во-первых, там все довольно жутко. Во-вторых, Мари Кларисса Блеквуд вообще не дружила с головой. В-третьих, я понимаю, почему ты обожаешь эту книжку. В-четвертых, она, может, немного и напомнила мне о нас, но я бы поспорил, что мы все-таки чуточку с головой дружим. И в-пятых, было бы совершенно замечательно жить в замке с тобой.

Либби

На прикроватном столике я достаю из-под наушников, гигиенической помады и набора закладок письмо, написанное на бумаге для рождественских поздравлений.

Туфли, прилагавшиеся к этому письму, лежат у меня в шкафу. Я получила их на Рождество незадолго до смерти мамы. Они так и останутся ее последним подарком мне, и мне нужно вечно бережно хранить их, вот почему я их никогда не надевала.

Но теперь я сажусь, срываю оберточную бумагу, вынимаю туфли из коробки и затягиваю их на ногах. Это розовые балетки с клиновидным мыском, и они – самое лучшее, что у меня есть. Хотя мама покупала их с большим прицелом на вырост, теперь они мне малы, в них трудно ходить, но я ковыляю к своему ноутбук и включаю музыку. Я делаюсь чуть старомодной с группой «Спайс герлз», которой мама тайком восхищалась. Играет песня «Кто ты, по-твоему?», и она заставляет меня думать о маме, о себе, о том, куда я могу однажды отправиться, о том, кем я могу стать.

Кастинг в «Девчат» назначен на субботу. Я знаю свою роль наизусть. Я могла бы исполнить ее во сне. Но сейчас я танцую свой импровизированный танец типа балетный хип-хоп, шимми и поп, и я потрясающа. Я лучшая из всех танцовщиц. Я суперзвезда. Туфли волшебные. Мои ноги волшебные. Я сама волшебная.

Джек

Маркус (высокий, косматые волосы, острый подбородок) стоит над кухонной раковиной, запихивая в себя еду. Я начинаю наливать кофе, и тут слышу:

– Сказано тебе – нет.

Входит женщина, а за ней мужчина в рубашке с логотипом магазина «Масселин». Его рот открыт на полуслове, но он закрывает его, увидев Маркуса и меня. Методом исключения я определяю, что это мои родители.

Мама говорит мне:

– Поставь-ка кофейник.

Потом отцу:

– После об этом поговорим.

И тут становится ясно, что ссора у них в самом разгаре. Я тянусь за самой большой кружкой, которая у нас есть, и наливаю себе кофе.

Мама спрашивает у папы, что ему от нее нужно, и голос нее такой, словно она глотает бритвенные лезвия, как тот парень на «печальном карнавале», как мы его зовем, на распродажах в мебельной сети. Я стараюсь не подслушивать, но чувствую, как все тело у меня напрягается, что всегда происходит, когда они ругаются.

Отец говорит маме:

– Сегодня вечером.

– Нет, не сегодня.

Мы с Маркусом переглядываемся. Он одними губами спрашивает:

– И что теперь?

Папа заявляет:

– Это какое-то издевательство, как будто медленно отдирают лейкопластырь, Сара.

– Я сказала – не сегодня. – Она впивается в меня взглядом, не обещающим ничего хорошего. – Я хочу, чтобы ты сегодня забрал Дасти после того, как все закончишь.

– Откуда?

– Из дома Тамс.

Забирать Дасти, Маркуса или кого-то еще – обычно для меня сущая пытка. Не различая лиц, пытаться отыскать нужное. Но этим утром я с мамой спорить не собираюсь.

Либби

Даже при том, что половина трибун свернута, новый спортивный зал просто огромен. С пола потолок едва виден, а свет прямо ослепляет. С самой верхней точки я смотрелась бы не больше, чем муравьем.

И вдруг, внезапно, я им себя и ощущаю – муравьем.

Ладони у меня взмокли. Сердце сжимает, но не отпускает. Я не могу совладать с дыханием. Я вижу, как оно на полной скорости ускользает из спортзала, чего именно хочется и мне.

КАКОГО ЧЕРТА Я САМА ВЫЗВАЛАСЬ НА ВСЕ ЭТО?

На стульях, скрестив ноги, сидят Хизер Алперн и трое ее старшин. Старшины все из выпускного класса, и выглядят они одинаково со стянутыми в хвосты волосами и сияющими лицами. Мне их одинаковость кажется такой же устрашающей, как и кошачья красота мисс Алперн. Но страшнее всех – Кэролайн Лашемп, староста старшин, впивающаяся в меня взглядом, словно кальмар. Несколько других кандидаток в «Девчата» сидят на нижнем ряду трибун, ожидая своей очереди на кастинг.

– Готова? – спрашивает Кэролайн совершенно неестественным супердружелюбным тоном.

Я едва слышу ее, потому что тело мое и мысли поглощены дрожью и страхом. Мне вдруг кажется, что я перестала различать лица людей, потому что никто не выглядит знакомым или милым, и взгляд мой мечется по спортзалу в поисках помощи. Он задерживается на Бейли, Джейви и Айрис, сидящих на самой верхотуре. Поймав мой взгляд, их лица становятся непроницаемыми, и они, наверное, заметили мой ужас. Что означает, что, скорее всего, все тоже его видят. Я велю себе двигаться и спрятать этот ужас подальше, чтобы никто не видел, и тут Джейви машет руками и кричит:

– Сияй же, безумный алмаз!

Ты вызвалась на все это, потому что танец живет в тебе. И тут я вспоминаю то, что когда-то говорила мама: как страшно идти вслед за мечтой, но еще страшнее – не идти за ней.