Хранящая огонь - Властелина Богатова

Княжна, вытянувшись, выглядывала из-за спин, выхватывая черноволосую голову Вихсара — он уже на неё не смотрел, а вскоре и вовсе пустил жеребца быстрее, скрываясь от взора.

— О чём они говорили? — спросила Мирина тихо отрока, чтобы не слышали оставшиеся рядом воины.

— Решали, где останавливаться на ночлег, — ответил сразу Тимин.

— Решили?

— Да. Хозяин велел Угдэю в деревню ехать.

Мирина опустила плечи.

— А Угдэй зачем?

Тимин пожал плечами.

— Наверное, разузнать всё, приготовить, — ответил, вдруг растерявшись, видно сомневаясь, рассказывать ли всё княжне.

Мирина вспомнила взгляд Вихсара. Уж не ради неё ли он под кровом хочет остаться? И дрожь по спине прошла. На него это вовсе не похоже, и нечего придумывать лишнего, не в его это нраве — заботиться о своей пленнице одной единственной, рискуя не только собой, но и людьми своими. Или всё же уже не пленнице?

Мирина сглотнула, отрывая немигающий взгляд от Тимина.

Всё подтвердилось, когда день начал склоняться к вечеру. Небо с восточной стороны темнело, разродится дождём наверняка, хоть коло по-прежнему и испускало горячие лучи, опаляя кожу. Через сотню саженей дебри начали истлевать и редеть, расступаясь перед всадниками, как створки ворот, выпуская путников на раздольный во все стороны холмистый зелёный луг, устланный разнотравьем, на воздух свежий, наполненный запахом спелой, сладкой, как мёд, земляники. Прорвался застоявшийся воздух, окатил, огладил прохладой, поднимая дух и бодрость в теле, ударил в грудь ветерок, что даже мурашки поползли по спине. Засеребрила в жемчужных лучах речушка неширокая, за несколькими верстами показались и кровли деревни Игши. Как горошины, рассыпались по берегу постройки разные, избы дубовые, добротно сложенные, с воротами широкими да частоколами высокими. Паслись неподалёку козы да волы, а чуть дальше костры горели на огороженном по кругу кургане — святилище, видно. Не все повернули на большак, а всего лишь третья часть, остальные двинулись дальше, в дозор, стало быть. Другая часть во главе с Угдэем ждала уже в деревне.

Люди, завидев всадников, спешащих ко двору старосты да в броне, черноволосых и черноглазых, шарахались в стороны. Женщины и бабы прятались за плетнями, стаскивая с дороги детей. И только отроки юркие, отважные, да старики с мужиками выходили за ворота, встречая остальных прибывших путников, встречая с хмурыми взорами — принесло лихо — да только сказать резких слов из них никто не решался. Оно и понятно, — Угдэй, видно, уже тут всё определил. Да и путники не со злым умыслом, оружие хоть и показывают страха ради, да не оголяют и стрелы не жгут. Потому встретить надобно как подобает. Угдэй вышел вперёд, встречать хана, а за ним и сам староста. Мужик рослый, жилистый, с крепкими кулаками, с каштановыми волосами, подвязанными налобной повязкой, в рубахе расшитой женой любящей, подпоясанный толстым богатым поясом, показывающим чин да положение его среди селян, в портах простых широких да сапогах справных, надетых, верно, по случаю такому редкому.

Он внимательно оглядел дымчато-голубыми глазами пришлых, выехавшего вперёд Вихсара — того и требовалось, вождя и за дюжину саженей заметишь, и не только по одёжке богатой. Один только пояс кожаный с бляшками серебряными да подвешенные ножны на нём, опасно поблёскивающие в закатных лучах солнца, да рукоять сабли, украшенная ковкой витиеватой с узором дивным чего стоят. От оружия в два локтя размером староста отлепил взор пристальный, сглотнул сухо и гулко да поклонился в пояс. За ним выбежала женщина, жена, стало быть, накидывая на ходу платок, подвязывая косы тяжёлые, и тоже поспешила земли коснуться. Как и сыновья взрослые, уже с усами, русыми кудрями и бородками. Эти стояли по обе стороны от отца и во все глаза рассматривали пришлых, внешностью мало чем сходных с местными воличами. А потом, разглядев всех до единого, задерживались их изумлённые взгляды на Мирине, что впору хоть сквозь землю ей прямо на месте провалиться. Но откуда им знать княжён, что в детинце сидят безвылазно почти под присмотром нянек, а потому не признал в ней никто княжну из Ровицы, а слух, верно, ещё не разнёсся, отряд Вихсара спешил быстрее ветра ныне.

— Здрав будь, — обронил староста хану.

Вихсар сощурился на солнце, ответил:

— И тебе не хворать.

Староста вытянулся, снова единым взглядом окинул мужей, что-то прикинул про себя, подумал и махнул рукой, давая знак сыновьям ворота шире раскрывать. Угдэй за всем проследил.

Поочередно въехали на ещё не просохший со вчерашнего ливня широкий двор, усыпанный сеном. Первым Вихсар, и только потом Мирина, а следом Тимин и двое воинов, замыкающих отряд их немногочисленный.

Мирина, наконец, после долгого пути поторопилась спешиться, спрыгнув на землю, да ударилась ступнями больно, аж в коленке отдало, да ноги онемели совсем. Вихсар хмуро посмотрел на неё и отвернулся, не обращая на неё больше внимания, будто нарочно.

Вскоре пошла суета, появились и другие женщины, видно, жёны сыновей старосты да дочери последних. Старшие полотенцами и рушниками загоняли их вглубь клетей, но те всё равно вновь появлялись, ясное дело. Глаза напуганные вперемешку с любопытством ошалелым. Вскоре, когда уже всех распределили, кто и где ночевать станет, собрались в одной избе, где все селяне собирались на посиделки разные. Мирина, пристроившись на лавке у низкого оконца, наблюдала молчаливо за всем, пока накрывали стол, выставляя всё, чем богаты. Взгляды хозяев поутихли, и девки да женщины уже не прятались за стенками да дверьми, открыто и праздно наблюдали за всем, что происходило, слушая старосту. Не каждый день валганов увидишь — это верно, свои каждодневно те же, и как тут не полюбопытствовать. Наверное, Мирине точно так же было бы интересно, смотрела бы во все глаза. Княжна молчала, наблюдая, как девицы на самого главного из них заглядывались, локтями друг дружку поддевая и хихикая в ладошки. То были девочки совсем, а у тех, кто взрослее, глаза от вида чужаков какими-то туманными делались, а на щеках румянец отчего-то пылал. Мирина тоже посмотрела на Вихсара, того кто был сейчас во внимании этих красавиц длиннокосых. Вспомнила, когда увидела его впервые, он тоже заворожил, тогда он показался ей ураганом, ворвавшимся в её жизнь, разрушившим всё. Валган сидел на лавке за столом, чуть боком от Мирины, ссутулив немного мощные плечи. Тёмные пряди, чуть влажные от пекла, падали на загорелые, а в закатных мягких лучах, идущих из оконца, так и вовсе бронзовые скулы и сильную шею, такую же загорелую, обожжённую огненным колом. Локти покоились на столе, пальцы прямые, длинные, сцепленные в замок, выказывали сосредоточение, но спокойное, идущее изнутри. Здесь, под кровом, ему будто бы не хватало места, и казалось, что на него давят стены и потолок. Своевольный, не знающий границ, он как ветер, а ветер заключить в короб невозможно. Мирина и в самом деле сказала ему там, в лесу, глупость. Такого человека ничто не неволит: ни собственные желания, ни желания других. Вихсар не замечал девиц, робко краснеющих в сторонке. Мирина прищурилась, вглядываясь пристальней будто в самую глубь этого воздушного водоворота, захотелось вдруг нырнуть и увидеть хоть что-то, понять, какими думами был озадачен он, и не поняла, когда пропало окружение да стихли голоса до глухой тишины. Она будто падала всё куда-то. Вихсар обернулся. Вспыхнули жарко тёмные глаза в прищуре, выдернув Мирину, устремляющуюся за неведомо какой силой в пучину с бьющейся горячим ключом сердцевиной, которую, едва достигнув, она покинула. Вдыхая глубоко, будто и не дышала до этого, поспешила отвернуться, и все звуки и голоса хлынули в неё разом, возвращая в явь. И всё пошло своим чередом. Староста, попривыкнув к присутствию чужаков, всё разговаривал о чём-то, поддерживали его сыновья да жена, которая всё поглядывала на Мирину. Верно роились в голове у неё разные мысли да вопросы, но хозяйка молчала, не спрашивала ни о чём.