Легенды Белого дела - Вячеслав Бондаренко

Добровольцы уже привыкли сражаться с многократно превосходящим врагом — начиная с Ледяного похода это была своего рода «традиция» Белой гвардии. И бои, развернувшиеся в октябре — ноябре 1919 года под Воронежем, Орлом и Ливнами, долгое время шли с переменным успехом. Даже имея огромное превосходство в живой силе и боеприпасах, красные не могли с ходу разгромить армию Май-Маевского. Измотанные многодневными боями, экономящие каждый патрон, зачастую насчитывавшие в своем составе по 300 штыков (часть войск бросили в тыл, против Махно), полки 1-го армейского корпуса не только стойко держали оборону, но и наносили красным дивизиям, каждая из которых состояла из девяти (!) полноценных полков (то есть фактически равнялась корпусу), ощутимые контрудары. Чаши весов колебались; наступил тот самый момент, когда ситуация могла повернуться как в ту, так и в другую сторону.

Окончательный перелом наступил в середине ноября. На Украине красные отбили Чернигов и Бахмач; 8-я советская кавалерийская дивизия прорвала фронт и атаковала Льгов, где чуть было не захватила штаб Май-Маевского. 20 ноября пал Курск, белые отошли на линию Сумы — Белгород — Новый Оскол. Радостное победное лето сменилось даже не поздней осенью, а сразу ранней зимой, безжалостно перечеркнувшей все достижения прежних месяцев.

Мемуары современников запечатлели тяжелые картины осеннего отступления Добровольческой армии: взрывы мостов, водокачек, бронепоездов, занесенные снегом вереницы теплушек, внезапные ночные бои, трупы замерзших на дорогах. Стало ясно, думать нужно уже не о том, как взять Москву, а о том, как спасать войска от окончательного разгрома. В этой ситуации главком ВСЮР А. И. Деникин принял решение сменить командующего Добровольческой армией. И 9 декабря 1919 года Владимира Зеноновича Май-Маевского заменил барон Петр Николаевич Врангель.

Существуют разные мнения о подоплеке этой замены. Якобы Деникин был недоволен Май-Маевским еще с конца лета, когда узнал о его харьковских запоях. Но тогда все ограничивалось «серьезными внушениями». А окончательным поводом стало совещание в штабе армии. Тогда выяснилось, что карта района боевых действий существует… в одном экземпляре и находится не в штабе, а на вокзале. В итоге карту ждали не меньше часа, Деникин разгневался, и отставка Май-Маевского «за пьянство и развал работы» была предрешена. В пользу этой версии, кстати, говорит тот факт, что именно в ноябре 1919 года во ВСЮР неожиданно началась масштабная кампания борьбы с пьянством. 18 ноября была запрещена продажа алкоголя в ресторанах после 23 часов, офицеров за пьянство было приказано сажать под арест, а за скандалы — разжаловать в рядовые. И наконец, есть мнение, что Деникин снял Владимира Зеноновича с должности главным образом затем, чтобы назначить на нее своего давнего недоброжелателя Врангеля. Мол, спасти фронт было уже невозможно, и Петру Николаевичу поручили невыполнимую задачу нарочно, чтобы его дискредитировать. В августе 1919-го между Деникиным и Врангелем уже состоялся обмен письмами, больше похожими на памфлеты, а 22 декабря Врангель отправил на имя Деникина пространный рапорт, суть которого свелась к фразе «Армии как боевой силы нет». В итоге Добровольческая армия была сведена в корпус, а между двумя военачальниками окончательно пробежала черная кошка.

Между тем в личном письме, адресованном Май-Маевскому, Деникин так высказался о причинах его отставки: «Мне больно Вам писать это письмо, переживая памятью борьбу в Донецком бассейне, Харьков, Белгород, Орел, Киев…

Но грозная обстановка и исход последней борьбы требует мер исключительных.

Фронт Добрармии зависит от успешных действий конных групп, в нее входящих и к ней присоединяемых.

Поэтому, для наилучшего использования конницы я решил вручить командование Добрармией ген-лу Врангелю, отозвав Вас в распоряжение Главнокомандующего»[290].

Если вдуматься, объяснение вполне убедительное. Надежды выправить ситуацию Деникин еще не терял, и ставку действительно можно было делать только на мобильную кавалерийскую группу — остатки 3-го конного и 4-го Донского корпусов (ему был придан также 2-й Кубанский корпус из состава Кавказской армии, таким образом набралось около семи тысяч сабель). Деникин не без оснований считал, что лучше распорядиться этой силой сможет именно опытный кавалерийский командир, каким и был Врангель. А Владимир Зенонович, как мы помним, крупными конными соединениями никогда не командовал.

Заметим, что ни о каком пьянстве, ни о каких кутежах и разложении в письме Деникина нет ни слова, и тон его вполне уважительный. Да и с чего бы ему быть иным, если Антон Иванович прекрасно понимал — при имевшемся соотношении сил отход Добрармии неизбежен, и вины командующего в том нет. Напротив, на протяжении осени войска под командованием Май-Маевского проявляли массовый героизм и невиданную стойкость, и Владимира Зеноновича при этом ни один (!) недоброжелатель не смог упрекнуть в том, что увлечение генерала алкоголем как-то помешало ему выполнять свои обязанности. Коротко говоря — выпивший или абсолютно трезвый, Май-Маевский всегда был на посту и принимал единственно необходимые и верные решения.

И еще одно, самое очевидное и, пожалуй, самое главное объяснение его отставки. Во все времена проигравшие военачальники расплачивались за неудачу именно потерей должности. Во всех войнах были свои «антигерои», которым доставались печальные лавры проигравших (и не важно, насколько это соответствовало действительности): в Отечественной войне 1812 года это Чичагов, в Крымской — Остен-Сакен и Меншиков, в Русско-японской — Стессель и Куропаткин, в Первой мировой — Самсонов и Бобырь. Теперь таким антигероем предстояло стать Владимиру Зеноновичу. Очередной крутой поворот судьбы…

В мемуарах П. В. Макарова момент получения генералом письма Деникина описан так: «По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выражение его лица становилось все печальнее и злее.

— Я этого давно ждал, — с горечью сказал генерал, — писать не нужно; я раньше буду, чем дойдет ответ. Прикажите из состава поезда выделить мой вагон и приготовить паровоз.

Только что Май-Маевский условился с начальником штаба о заместительстве до прибытия нового командующего, как из Ставки уже пришла телеграмма, сообщавшая о выезде Врангеля в Харьков.

— Я отлично знал, что вслед за письмом должен выехать Врангель, — сказал Май-Маевский.

Начальник штаба просил генерала обождать в Харькове барона, но Май-Маевский наотрез отказался»[291].

В итоге встреча старого и нового командующих состоялась 27 ноября. Макаров описывает ее так:

«На ст.[анции] Мерефа к нам в вагон быстро вошел Врангель.

— Владимир Зенонович, — сказал он громко, — ты меня прости, я в этом не принимал никакого участия. Даже отказывался, но пришлось подчиниться воле Деникина.

— Я тебя не виню, я раньше предвидел… так должно быть… — сказал с расстановкой Май-Маевский.