Серебристые сумерки - Ли Бристол

Слова Джоша сыпались на Анну, словно удары, каждое из них оставляло очередную трещину в ее броне. Однако она не дрогнула.

Джош презрительно фыркнул:

– Ладно, не утруждайтесь. Вы и сейчас солжете. Можете лгать во всеуслышание, можете лгать самой себе, но правду этим не изменишь.

Анна не могла видеть презрение в глазах Джоша и не защищаться при этом.

– Я ничего не сказала шерифу, – бросила Анна. – Могла сказать, но не сказала!

– Наверное, я должен быть вам за это необычайно благодарен, мадам. Большое спасибо.

Джош уже было повернулся, чтобы уйти, и Анна невольно рванулась к нему, намереваясь схватить, удержать… Но вовремя остановилась.

– Что вам от меня нужно? – отчаянно выкрикнула Анна, только так она могла унять дрожь в голосе. – Чего вы добиваетесь?

На губах Джоша появилась мягкая, печальная улыбка:

– Если я должен объяснять вам это, то, значит, и говорить не о чем.

Он подошел к столу, на котором лежала его шляпа. В Анне боролись боль, злость и смущение.

Джош пригладил рукой волосы и надел шляпу. Глаза его потемнели.

– Для того чтобы молчать, храбрости не требуется. Храбрость нужна, чтобы сказать правду… хотя бы всего лишь самой себе. Когда решите, что созрели для этого, дайте мне знать.

Джош уже заворачивал за угол, когда Анна раскрыла рот, чтобы окликнуть его. Однако в последнюю секунду сдержалась, закусила губу и отвернулась. Она поняла, что ей нечего сказать.

Джош занимался отловом мустангов, которых Анне хотелось поместить в загон. Ранчо “Три холма” было так огромно, что лошади могли расти и пастись на свободе среди дикой природы. Жеребцов клеймили на месте, там, где их находили, а когда возникала необходимость обновления поголовья, лучших отбирали и водворяли в загоны. Это занятие отняло у Джоша целый день, он устал, и, наверное, поэтому у него было несколько сентиментальное настроение.

Октябрь выдался прохладным и безоблачным, в воздухе явно чувствовалось приближение зимы. А в Колорадо в это время уже выпал снег. Джош подумал, сумел ли Джейк без его помощи вовремя перегнать стадо в долину. В это время года всегда все шло через пень-колоду: скот становился вялым и упрямым, ковбои тоже трудились с ленцой. Интересно, Бети и ее муж накрыли сарай крышей? Джош сам начал делать крышу еще до их свадьбы и надеялся закончить ее задолго до зимы.

Мать сейчас, должно быть, занимается заготовками, в кухне сладко пахнет последними осенними фруктами. Девчонки готовят приправу и пропаривают стеклянные банки, а когда мать отворачивается, тайком едят засахаренные фрукты. А потом в кухню зайдет Джейк, стряхнет снег со шляпы, и глаза Джессики вспыхнут лучезарным светом…

Джош неожиданно почувствовал боль. Она была такой долгой и сильной, что, казалось, проломит ему грудь. Он остановился и стал ждать, когда боль отпустит. Джошу вдруг больше всего на свете захотелось оказаться дома и чтобы все было так, как прежде. Однако у него не было дома, а все хорошее, связанное с ним, наверное, ему только приснилось. Любовь, семья, фамильная гордость – все это не более чем мираж.

Тут он увидел, как из дома вышла Анна в сапогах и костюме для верховой езды. Походка ее была легка, она направилась к загону и стала с живым интересом разглядывать лошадей. Ее появление только усилило боль в груди. А затем и Анна увидела Джоша, их взгляды встретились, и на мгновение что-то вспыхнуло между ними… но тут же растворилось в осеннем воздухе. Анна отвела взгляд, а Джош продолжил тщетную борьбу с тоской, которая грозила заморозить его душу.

Они встречались ежедневно ненадолго, по делам, касавшимся ранчо. Джош больше не позволял себе никаких вольностей, а Анна, в свою очередь, не предоставляла ему такой возможности. Что ж, это была ее победа, ведь именно этого она и хотела. Они с Джошем вместе трудились на благо ранчо, и не более того. Однако каждая их встреча опустошала Анну, оставляла рану в душе, она плохо спала по ночам.

Несколько работников столпились у загона и наблюдали, как носятся отловленные ими мустанги. Ковбоям нравилось это зрелище, они улыбались, довольные результатами своего труда.

– Этот серый расшибет не одну задницу, прежде чем его сумеют оседлать.

– А посмотри вон на того жеребца: думаю, придется его стреножить, он как будто вырвался из преисподней, настоящий убийца.

– Просто тоскует по маме, вот и все.

Анна уселась на перекладину изгороди в конце загона и стала со смешанным чувством восхищения и жалости наблюдать за гордыми животными, не желавшими смириться с неволей. Ее внимание привлек гнедой жеребец с белой мордой, гарцевавший в стороне от стада, блеск в его глазах служил предупреждением любому, кто хотел бы приблизиться.

Анна обратилась к стоящему неподалеку ковбою.

– Как скоро вы сможете начать объезжать их? – поинтересовалась она.

Дакота сдвинул шляпу на затылок.

– Пусть сначала привыкнут к загону, мадам. На это понадобится несколько дней.

В разговор вмешался другой работник:

– Ну уж точно в следующее воскресенье вы не поскачете в церковь ни на одном из них. Должно пройти время, чтобы эти задиры успокоились.

Анна холодно улыбнулась:

– Благодарю, я знаю, как объезжают жеребцов. А кто из вас будет этим заниматься?

– Я, – раздался позади голос Джоша. Анна обернулась.

– А разве это дело управляющего? – удивилась Анна. – Что-то я не помню, чтобы Большой Джим объезжал жеребцов.

Джош стянул перчатки и, прищурившись от солнца, посмотрел на жеребцов. Внезапно Анну поразила та же мысль, что и при их первой встрече, – как же он хорош! Мужественный, крепко сбитый… такой знакомый, как вид из окна ее спальни в летний день. Джош заметно выделялся среди прочих наемных работников. Он как бы принадлежал ранчо, был такой же его частью, как она сама. А может, и большей.

– Теперь все будет иначе. Я буду делать ту же работу, что и остальные. – Джош облокотился на изгородь, совсем близко от Анны. – Вы уже наметили для себя какого-нибудь жеребца?

– Гнедого, пожалуй. Джош кивнул:

– Он будет хорош под седлом.

Совершенно обычный разговор, деловой и ничего не значащий. И не было в нем ничего такого, что объясняло бы возникновение этой теплой волны в груди. Пока Джош здесь, ей не удастся самой распоряжаться своей жизнью. Она будет зависеть от его взглядов, думать о нем по ночам… Она попала в ловушку, которую сама же и устроила, и теперь уже не вырвется из нее никогда.

Наблюдая за лошадьми, Джош сказал:

– Мне всегда немного жаль их, когда они впервые попадают в загон.

Анна вгляделась и заметила боль и растерянность в глазах животных, которые в тщетных попытках освободиться вставали на дыбы и били копытами, но они только терзали себя, ища возможность вырваться. Она понимала, что они сейчас чувствуют.