С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

И тут он заметил что-то. Темное, частично погребенное под сугробом. Сначала он подумал, что это куча ветхой одежды. Но потом, будто что-то зашевелилось, и он понял, оно живое. Может быть, черный пес свернулся клубком? Натянув куртку, он решился выйти в суровую метель.

Вблизи он понял, что это совсем не пес, а лежащий лицом вниз человек. Быстро перевернув его, он осознал, что это окоченевшее, тощее существо с серым лицом и грязными спутанными волосами на самом деле Майкл.

Упав на колени, он стал растирать замерзшие щеки юноши, снова и снова повторяя его имя:

– Майкл, Майкл, слышишь меня?

Он поднял вялую руку юноши, ужаснувшись тому, насколько холодной она была Кожа посинела и замерзла. Он пощупал пульс – тот еле чувствовался, но Майкл был жив. Он поднял молодого человека на ноги и втащил внутрь, отметив, какой тот невесомый, только кожа да кости. Он положил его на кухонный пол и принялся энергично растирать его тело, руки, ладони, плечи, грудь.

– Майкл, – снова и снова взывал к нему. – Ты меня слышишь?

Оказавшись в тепле, молодой человек начал безостановочно дрожать, и Йозеф бросился за одеялами, принес несколько и накрыл ими Майкла, затем развел огонь, поднялся наверх и стал готовить ванну с теплой водой, чтобы постепенно согреть его тело. Когда ванна наполнилась, Йозеф шепнул своему другу:

– Я приготовил для тебя ванну.

Ответа не последовало, и поэтому он отнес его наверх, в ванную, а Дантес последовал за ним и остановился в дверях, наблюдая с любопытством. Пар из ванной привел Майкла в некоторое подобие сознания. Его глаза несколько раз открывались, хотя он все еще выглядел ошеломленным. Тем не менее, он, казалось, понял слова Йозефа, когда тот велел ему раздеться. Он нащупал пуговицы рубашки, но онемевшие и замерзшие руки не могли справиться с задачей.

Йозеф начал осторожно расстегивать и снимать рубашку. Майкл с закрытыми глазами пробормотал в полубессознательном состоянии:

– Надеюсь, ты брюнетка. Мне нравятся брюнетки.

Йозеф усмехнулся, пораженный чувством юмора своего друга, хотя тот был еле живой. Он принял шутку за добрый знак.

Йозеф раздел Майкла и поднял его. Когда он опустил его в теплую воду, его тело испытало шок, словно его ужалили, и он закричал от боли.

– Все хорошо, мой друг, все хорошо, – успокаивал его Йозеф.

Бережно придерживая голову Майкла, он начал зачерпывать воду и осторожно лить ее вниз.

Глаза молодого человека широко раскрылись от ужаса. – Где я?

– Ты здесь, Майкл. Ты дома.

Похоже Майкл понял, и его глаза медленно сфокусировались на человеке перед ним.

– Профессор, – невнятно пробормотал он. – Держу пари, вы думали, что избавились от меня.

Йозеф отрицательно покачал головой и продолжил лить воду на его замерзшее тело. Майкл начинал медленно оттаивать.

Йозеф рассмотрел тело своего юного друга. Оно было болезненно тонким, грязным, покрытым порезами, укусами и синяками, свидетельствующими, что он, скорее всего, все это время спал на земле. Взяв в руки кусок мыла, Йозеф растер его в пену и стал медленно мыть Майкла, тщательно очищая его руки и ноги от въевшейся грязи, скопившейся за несколько недель пребывания на свободе. Затем распутывая слипшиеся пряди темных густых кудрей и выдергивая спрятанные в них колючки, он тщательно вымыл его волосы. В нем стал закипать гнев.

– Почему ты не вернулся раньше? – требовательно спросил он. – Ты же мог вернуться в любое время.

Майкл открыл глаза и с грустью посмотрел на своего старшего друга, его лицо источало страдание и боль:

– Мне нужно было кое-что сделать, кое с чем примириться. И, откровенно говоря, ближе к концу я хотел просто умереть.

Йозеф слушал. Он понимал, что со временем Майкл все ему расскажет.

Пока Йозеф споласкивал волосы, Майкл расслабился, вода и мыло оживили его. Когда он, чистый, достаточно согрелся, Йозеф помог ему выбраться из ванны, завернул его в халат и помог спуститься с лестницы к камину. Он плеснул Майклу бренди, разжег огонь, и, пока тот не затрещал, приготовил миску жидкого супа – все, что у него было. К тому времени, как еда была готова, Майкл выглядел бодрее. Йозеф поставил поднос с едой перед ним.

– Ты должен поесть и поправиться, – прямо заявил он, заметив, как сильно Майкл вспотел. Он надеялся, что его друг не заболеет воспалением легких.

Когда Майкл попытался зачерпнуть ложкой суп, его глаза закатились и закрылись снова, он пробормотал почти про себя:

– На улице невозможно. Вся Голландия – одна большая баррикада. Выхода нет.

– Слава богу, тебя не поймали. Сбегать на улицу было рискованно.

Пока огонь потрескивал в камине, они сидели в уютной тишине.

– Майкл?

Майкл слегка приоткрыл глаза:

– Да, профессор?

– Пожалуйста, останься. Пожалуйста, останься до конца. Здесь гораздо безопаснее.

Казалось, вся сила духа оставила Майкла, когда он прошептал в ответ:

– Мне больше некуда… не к кому идти.

Слова эти были сказаны с горечью, и Йозеф задумался над тем, что Майкл утаил от него. Он мог только догадываться, через что ему пришлось пройти. Улицы Амстердама, да и всего мира, полны опасностей в это темное время.

После того как Майкл с трудом одолел половинку миски супа, Йозеф повел своего друга обратно на чердак, застелил постель и принес еще одеял. Глубоко вздохнув, молодой человек распластался в кровати.

Внезапно снаружи завыла сирена воздушной тревоги. Йозеф погасил свет и посмотрел на своего уже глубоко спящего друга. Он никак не мог отвести его в укрытие под домом, а без него он никуда не собирался.

Так они и оставались бок о бок в темноте, пока бомбы одна за другой падали на город. Союзники бомбили Амстердам, и весь дом сотрясался от взрывов, а небо то и дело озарялось словно фейерверками. Запах дыма, звон разбитого стекла и постоянный гул колоколов скорой помощи наполнили улицы.

Одна бомба упала в нескольких улицах, стряхнув пыль и штукатурку со стропил, звук разбудив Майкла. Он протянул руку и отчаянно схватился за нее в темноте.

– Йозеф! – закричал он.

– Да, я здесь, – Йозеф крепко сжал руки Майкла.

– Спасибо.

– Я рад, что ты вернулся.

Майкл ответил чуть громче:

– И я тоже.

Пока военные действия ужесточались, отношения Ви и Ингрид мирно текли в своем ритме. К глубокому возмущению Генриха, девушки два-три раза в неделю выходили в город снимать ежедневный стресс. Из-за постоянной нехватки войск и боев, ведущихся на нескольких фронтах, он всегда был рассеян, и, казалось, предпочитал, чтобы Ингрид ничего от него не требовала.