Шардик - Ричард Адамс

— Зельда!

Но над ним склонялся не Зельда, а Кельдерек.

Всю вторую половину ночи люди Балтиса медленно тащили клетку через горные леса над Тельтеарной. Наконец за тяжелыми кучевыми облаками, громоздившимися на востоке, забрезжила серая заря. Позади и внизу на много лиг простиралась чаща; сквозь верхушки древесных крон — уединенное светлое царство огромных бабочек — порывами пролетал ветер, и казалось, будто по поверхности леса прокатываются длинные пологие волны. Далеко вдали тускло, как меч, поблескивала в пасмурном свете река; выжженный северный берег смутно чернел в туманной дымке.

Медведь лежал неподвижно, точно мертвый. Глаза закрыты, сухой язык вывален, голова мелко подпрыгивает от тряски — так вибрирует каменная глыба на полу каменоломни, когда рядом с грохотом падают огромные скальные обломки. Несколько запыленных девушек со сбитыми в кровь ногами изо всех сил удерживали с двух сторон грубо сработанную клетку, чтоб не раскачивалась, а другие шли впереди, убирая с дороги булыжники, засыпая землей рытвины и ямы. Позади повозки шагал колесный мастер Сенкред, внимательно следя за колесами: когда те начинали вихлять и оси проседали, он отдавал приказ остановиться и подтягивал крепления.

Кельдерек тащил клетку вместе с остальными, но когда они наконец остановились передохнуть и девушки подложили под колеса большие камни вместо тормозных колодок, он вместе с Балтисом отошел от мужиков и вернулся к клетке, подле которой стояли Сенкред и Зильфея. Зильфея просунула руку между железными прутьями и гладила переднюю лапу медведя со страшными изогнутыми когтями, длиннее ее ладони. Прижимаясь потным лбом к прохладному металлу, она тихонько пела:

Проснись, проснись, чтоб Беклу уничтожить,

Проснись, владыка Шардик, на кора, на ро.

Внезапно охваченный дурными предчувствиями, Кельдерек уставился на громадное тело, недвижное, как труп. Косматый бок не вздымался от дыхания ни чуть-чуть; вокруг носа и ушей копошились мухи.

— Чем вы его опоили? Зелье не убило Шардика?

— Да нет, он живехонек, владыка, — улыбнулась Зильфея. — Вот, смотрите!

Она вытащила из-за пояса нож и, подавшись вперед, поднесла к ноздрям медведя. Лезвие слегка запотело, потом очистилось, снова запотело и опять очистилось. Зильфея повернулась и приложила теплое влажное лезвие плашмя к запястью Кельдерека.

— Тельтокарна — сильное зелье, владыка. Но та, которая погибла, лучше всех знала, как использовать эту траву. Шардик не умрет.

— Когда он проснется?

— Вероятно, сегодня вечером, ну или ночью. Точно сказать не могу. Для многих животных мы знаем и дозу, и время действия сонного зелья, но Шардик превосходит размерами всех известных животных, а потому нам остается только гадать.

— Он будет есть или пить, когда очнется?

Звери, приходящие в чувство после тельтокарны, всегда очень опасны. Зачастую они становятся еще свирепее и кровожаднее, чем были до дурманного сна, и тогда нападают на всех и всякого, кто встречается на пути. Я видела однажды, как олень разорвал веревку толщиной вот с этот железный прут, а потом насмерть забодал двух волов.

— Когда? — с любопытством спросил Кельдерек.

Зильфея пустилась рассказывать про Квизо и ритуалы весеннего равноденствия, но Балтис перебил:

— Если ты говоришь правду, значит стенки клетки для Шардика не преграда.

— Да и крыша недостаточно прочная, — добавил Сенкред. — Стоит медведю встать на дыбы, и она рассыплется, точно корка пирога.

— Только время зря потеряли, — проворчал Балтис, сплевывая в пыль. — В клетке он или не в клетке — все одно. Он проснется и пойдет куда захочет. Только вот что я скажу вам: сперва все мы отправимся к праотцам.

— В таком случае нам придется снова одурманить Шардика, — сказал Кельдерек.

— Но это точно убьет его, владыка, — возразила Зильфея. — Тельтокарна — яд. Такое сильное зелье нельзя использовать дважды подряд — даже дважды в течение десяти дней нельзя.

Остальные девушки хором подтвердили ее слова.

— Где тугинда? — спросила Нита. — Она с повелителем Та-Коминионом? Может, она знает, что делать?

Ничего не ответив, Кельдерек вернулся обратно к мужикам и велел двигаться дальше.

Через час идти стало легче: местность немного выровнялась и теперь дорога поднималась в гору не так круто. Насколько Кельдерек мог судить по мрачному облачному небу, было около полудня, когда они наконец вошли в Гельт. Усыпанная мусором площадь выглядела как после буйного мятежа. Город словно вымер, в воздухе висел смрадный запах гари, гнилых отбросов и нечистот. Поодаль маячил одинокий оборванный мальчишка, наблюдая за ними с безопасного расстояния.

— Воняет, что стая мерзких обезьян, — пробормотал Балтис.

— Скажи своим людям, чтоб поели и отдохнули, — распорядился Кельдерек. — А я попробую узнать, давно ли ушло войско.

Он пересек площадь и остановился, растерянным взглядом обводя хижины с закрытыми дверями и пустынные проулки. Внезапно мочку левого уха обожгло болью, как будто шершень ужалил. Кельдерек схватился за ухо, и на пальцах осталась кровь. В следующий миг он заметил, что царапнувшая его стрела торчит в дверном косяке напротив, и резко повернулся — но увидел лишь еще один безлюдный проулок, тянущийся между лачугами с плотно закрытыми дверями и оконными ставнями. Кельдерек медленно отступил на середину площади и встал там, пристально шаря глазами по безмолвным хибарам в попытке высмотреть хоть малейшее движение.

— Что стряслось? — спросил Балтис, подошедший сзади.

Кельдерек снова дотронулся до уха и показал испачканные кровью пальцы. Балтис присвистнул:

— Скверное дело. Камнями швыряются, да?

— Стрела, — ответил Кельдерек, кивая в сторону дверного косяка; Балтис снова присвистнул.

Неожиданно дверь ближайшей хижины с глухим скрипом отворилась, и на пороге показалась изможденная старуха с ребенком на руках, шатающаяся под тяжестью ноши. Когда она подошла ближе, Кельдерек с содроганием увидел, что ребенок мертв. Старуха неверной поступью приблизилась и положила ребенка наземь у ног охотника. Это была девочка лет восьми, со слипшимися от крови волосами и корками засохшей желтой слизи вокруг открытых глаз. Что-то бормоча, старуха застыла перед ним в поклоне.

— Что тебе надо, мать? — спросил Кельдерек. — Что здесь случилось?

Старуха подняла на него красные слезящиеся глаза, изъеденные дымом костров за долгую жизнь.

— Думают, никто не видит. Они думают, никто не видит, — прошептала она. — Но бог видит. Бог видит все.

— Что здесь случилось? — повторил Кельдерек, перешагивая через тело девочки и хватая старуху за тощее запястье под драным рукавом.

— Вот-вот, ты лучше у них и спроси… спроси у них, что случилось, — прошамкала старуха. — Ты их нагонишь, коли поторопишься. Они не успели уйти далеко… они ушли недавно.