Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов

получил письмо. Писала одна моя слушательница. Она тоже обвиняла меня в слишком поспешной капитуляции: «Напишите. Обязательно напишите сцену обличения Лениным богатея. Сражение за кузнеца у вас есть, будет еще сражение против богатея».

Будет ли?

Не будет.

Предвзято сокращенная общая запись речей Ульянова и Клеменца неделима.

Так я думал.

Но вот случай приоткрыл уголок завесы. Выяснилось, что между Константиновым и его контрагентами существовало не одно судебное дело, а целых пять. Пять дел об одном и том же!124 Потом с Волги на Обь совершает свое первое путешествие вновь найденная папка-дело из этой серии, возникшее в Самаре при Ленине, 4 августа 1893 года, и там же законченное в канун двадцатого века, а чуть позже почта доставляет из Ленинграда три широкоформатных листа-фотокопии трех страниц сенатского решения [125].

Общая запись, а с нею и позиция Ульянова и Клеменца получают разностороннее истолкование.

Прежде перечитывая в этой записи утверждение Ульянова и Клеменца о том, что невозможно «перейти к оценке доказательств ранее решения вопроса - приказчики или подрядчики были Брискер и Шимкович», я всякий раз спрашивал себя: а как же сами они решали этот вопрос, и раз за разом убеждался, что в бумагах суда нет не только ответа, но и повода для догадки126.

Ленинградские листы в глянце клали конец всякой недосказанности. По букве сенатского решения Ульянов и его коллега не считали контрагентов Константинова приказчиками, хотя оба они - и Брискер, и Шимкович - делали ему шпалы его же деньгами, а второй, кроме того, и сам числил себя приказчиком и с довольным, почти гордым видом носил «хозяинов презент» - суконный картуз, окантованный серебром, с литыми инициалами Константинова на месте кокарды.

Строка-ремарка из протокола наполняется содержанием и смыслом.

Живое выражение приобретают постепенно сюжет процесса и образы его участников.

Снова Куйбышев.

Красноармейская.

Два пасмурно глядящих на мир старосамарских дома. Калитка. Обхожу со двора левый дом и по железной лестнице, виртуозно склепанной из спаренных прутьев, поднимаюсь к давно некрашенной чердачной двери. Запах домового грибка, бумаги, земли. Под ногами обрывок «Самарской газеты» с объявлением: «Магазин каменных, золотых и серебряных вещей Блинова», лазоревая страничка из томика коммерческой рекламы: пароход, мягкая линия Жигулей.

Еще недавно здесь дремал бесценный клад - личный архив присяжного поверенного Г. А. Клеменца (1846 - 1932). В хранилище архивистов перекочевали отсюда защитительные досье, дубликаты гражданских дел, телеграммы клиентов адвоката, дневники матери, письма, и среди них «минусинская почта» брата Клеменца - Дмитрия, революционного народника, одного из основателей тайной организации «Земля и воля», писателя, этнографа, археолога. В воспоминаниях об Ильиче, написанных Г. А. Клеменцем в 1924 году по просьбе Самарского истпарта («Коммуна», 23 апреля), нет почему-то ни слова о деле с купцом Константиновым, но вот коротенький диалог, состоявшийся у него с Лениным во время завтрака в ресторане Корнилова (в двух шагах от окружного суда), автор воспроизводит достаточно выразительно, вспоминая при этом, что тогдашний их разговор не был, кажется, беседой, а скорее - рядом быстрых и участливых вопросов Ульянова о брате Г. А. Клеменца, отбывавшем тогда ссылку в Сибири. Автор утверждает далее, что уже вскоре Ульянов заходит к нему «как-то вечером», правда, в его отсутствие.

В веке минувшем дом слева и дом справа связывало общее владение: оба они принадлежали Г. А. Клеменцу.

Сюда приходил Ленин.

Через вот эту парадную дверь…

Ради чего?

На лазоревой страничке - «Статья 182-я Уложения», а чуть ниже неправа - длиннейшая очередь трудночитаемых цифр. Статья и длинный номер - это уведомление адвоката о дне судебного процесса. Вечером я листаю папку с материалами на мещанку Демишеву и ее мать, которые, как утверждали власти, «побуждаемые догмой раскольничьей веры, поносили пречистые образы». Защищавший их присяжный поверенный Клеменц равнодушен, если не сказать - бездеятелен. Он не решается подавать выше, и несправедливый приговор приобретает силу необратимого факта. Приносят новые дела, и та же картина: адвокат, деливший с Ульяновым «позицию ответа» в судебном споре с купцом-потрошителем, чаще отступал.

И не очень-то был требователен в выборе клиентуры.

В. Н. Арнольд, инженер Средневолжского станкостроительного завода, историк-исследователь, обнаружил как-то в архиве Клеменца довольно любопытный документ с ленинским адресом на обороте. Это была визитная карточка местного промышленника Ясенкова. Сероватый прямоугольник, площадью едва ли большей, чем две спичечные коробки, ободок сдержанной синевы, «Лука Никитич Ясенков» на титуле и вот это неграмотное купеческое рукоделье на изнанке: «угол почтовай и Сакольничьей улитцы домъ рытикова».

Что бы это могло значить?

Исследователь предположил: Ясенков приходил к Ульянову за помощью и

а) либо не застал его дома,

б) либо застал, но получил отказ и отправился к Клеменцу.

Более вероятна, по-видимому, вторая часть альтернативы.

В то же приблизительно время, в предосенье 1892 года, в шикарном фаэтоне, запряженном парой соловых, с ямщиком в тирольской шапочке, наведался как-то на Сокольничью хлебный туз старой Самары Ф. Красиков. Он просил Ульянова защитить его в суде от «мужицкой жалобы». Ульянов принял купца подчеркнуто холодно и отказал. «Черт знает что! - возмущался Красиков. - Сесть даже не пригласил!»

Так же, надо думать, закончился и визит Ясенкова.

Ульянов отказал, Клеменц принял поручение… [127]

Позже, штудируя всплывшее в бумажной реке личное дело Клеменца, я получил возможность прибавить к портрету поверенного несколько новых штришков128 и теперь, спрашивая себя, мог ли он встать впереди Ульянова на положение лидера их общего столика, отвечал не столь отвлеченно, как поначалу.

А вот общая запись так и оставалась общей.

Читальный зал Центрального партийного архива.

Листая за столом томик в белом бристоле, я ничего не ищу. Все читано-перечитано.

Но вот большая страница, сумбурно и неразборчиво исписанная графитным карандашом, не кажется знакомой. Она вложена после щегольской тетради пристава с бумагами об исполнении решения. Что-то вроде эпилога архивистов, с их кропотливыми отметками и справками.

Машинально переворачиваю страницу. На обороте по чистому белому полю одиноким крошечным парусом - фиолетовый штампик: «ИМЭЛ № 44772 к. л. 44». Лист, как и торопливый неразборчивый карандаш - ценность института. Это не послесловное дополнение архивистов.

Вооружаюсь лупой.

Крупнея под стеклянным кругом, расступаются, плывут уже понятные в своем общем значении слова:

«Конст. (Михайлов) № 1269 - Я поддержива[ю] исковые требования]. Ответчики должны Конст[антинову] - документом служит решение Палаты… По закону и разъяснениям Сената, если приказчик не дает отчета, то хозяин м[ожет] требовать от него всю сумму…

Брискер (пом. пр. пов. Ульянов). Истец, разъяснив, что (неразборчивые слова. - В. Ш.) 12 т. р., чтобы доказать его (иск, надо думать.