Дар из глубины веков - Дмитрий Агалаков

– А чтобы вам самому хотелось получить от моего бедного Саши? – спросила она.

Она всегда считала мужа немного блаженным с этими его томами, шкафами, набитыми рукописями! С гаданиями и крокодилом на потолке! Но Александр Иванович был человеком умным и состоятельным, и потому она держалась за него и прощала ему странности. К несчастью, детей у них не было, и наследовать тысячам раритетов было некому.

– Я бы хотел приобрести дощечки из коллекции Александра Ивановича, – сказал Неклюдов. – Я увлекаюсь русской стариной, и они мне интереснее более всего остального.

Если человек чем-то интересуется, то он готов и выложить за свой интерес надлежащую сумму. София Сулакадзева, прагматичная немка, церемониться и дешевить не стала. Но и ее можно было понять: вдова! Должна она была получить свое или нет?

Генерал Николай Васильевич Неклюдов был человеком не бедным и потом не стал скупиться, когда вдова назвала свою цену.

Род Неклюдовых рос ветвью от рода Бутурлиных. Предок их, Гавриил Алексич, был одним из друзей-бояр Александра Невского и сражался с ним в Невской битве, а потом и на Чудском озере. Одним словом, им было чем гордиться. У Неклюдовых было родовое имении в Харьковской губернии под Великим Бурлуком. Именно туда, к сыну Василию Николаевичу, и уехал на старости лет доживать свой век генерал Неклюдов. Именно там, в поместье, в 1835 году у него родилась внучка Катенька. Дед еще успел понянчить любимую внучку. Его не стало, когда ей исполнилось пять лет. В двадцать лет, в 1859-м, Екатерина Васильевна Неклюдова вышла замуж за Андрея Воиновича Задонского, соседа по имению. Она жила в Санкт-Петербурге, в Гамбурге, много путешествовала по миру, вернулась в Россию, уже в летах написала автобиографическую книгу «Быль XIX столетия», которая увидела свет в 1908 году.

Но не своей смертью суждено будет умереть Екатерине Васильевне Неклюдовой! Это ее, уже старуху, зарубят красные бандиты в 1919 году, когда под напором Добровольческой армии Деникина будут бежать из Харькова. Это ее увидит растерзанной и окровавленной полковник Федор Артурович Изенбек, когда поднимется на второй этаж усадьбы дворян Задонских…

Два миллиона русских людей, бежавших из варварской страны, искали свое место в этом мире. В большинстве это были обозленные интеллектуалы и военные, которые пытались осмыслить то, что произошло с ними, с их родиной. И решить, как им быть дальше. Чем жить? И зачем. Ведь не хлебом единым жив человек! Это французского буржуа, немецкого бюргера или американского бизнесмена ничего не волнует, кроме туго набитого кошелька. Есть достаток, значит, ты выиграл, и Бог любит тебя. А русскому человеку смысл жизни подавай! Цель, и если можно – великую!

А иначе зачем жить? Какой прок в таком существовании? Жрать, пить и получать удовольствия? Это неинтересно!

И русские беглецы, как и столетия назад, вновь искали свою правду.

Среди таких вот искателей и были евразийцы. Так они себя называли. В основу основ они ставили сильное государство: строгое, но справедливое. Такое государство, которым, увы, не оказалась Россия в переломный момент истории. В годины революций и гражданской войны. И потому она погибла. В сущности, евразийцы хотели повернуть время вспять, получить шанс и переиграть судьбу…

Идеалисты, наивные люди…

Тем не менее в клубы евразийцев приглашались идеологи движения, русские мыслители-эмигранты: Николай Трубецкой, Лев Карсавин, Георгий Флоровский и даже Николай Бердяев…

Один из таких клубов в Бельгии, в Брюсселе, возглавила княгиня Зинаида Алексеевна Шаховская. Собрание так и называлось «Русский клуб». Шаховская вела свою родословную от Рюрика. В 1920-м четырнадцатилетней девочкой бежала с родителями из Новороссийска в Константинополь. У нее будет ошеломляющее будущее! Поэтесса, писательница, общественный деятель, она проживет великую жизнь, станет кавалером ордена Почетного легиона и офицером ордена Искусств и Литературы, напишет знаменитую книгу о Набокове, совершит много важных дел. Но тогда, в 1927 году, ее блистательная жизнь только еще начиналась.

В ее клубе, где обсуждались идеи евразийства, приходили самые разные русские эмигранты, в том числе и белые офицеры. Одни ненавидели евразийство, другие поддерживали его. И спорили, спорили! Под шампанское и закуски и под фортепиано…

И вот, в один из таких вечеров сюда и пожаловал русский художник, ветеран Великой войны и гражданской, тридцатидевятилетний Федор Артурович Изенбек. Невысокий, сухощавый, подтянутый, с благородным лицом. Строгий видом. Когда-то он окончил Морской кадетский корпус, потом учился в Академии художеств. Практику как художник проходил в Париже. Путешествовал по миру, но был покорен мотивами Азии и воспел ее в сотнях полотен и рисунков. Он бы стал одним из самых ярких художников Серебряного века, если бы не Великая война, революция и гражданская война…

К Шаховской полковник Изенбек приходил не в первый раз. Федор Артурович мало говорил, больше слушал и вызывающе много пил. Впрочем, как и большинство белогвардейцев в изгнании.

– Россия – духовная наследница не Киевской Руси, а монгольской империи! – говорил в узком кругу оратор-евразиец князь Николай Трубецкой. – Русских и кочевников связывает особое миропонимание, основанное на идее героизма, личной преданности, духовной иерархии и вере в высшее предназначение! Эти ценности несовместимы с европейским мещанством и меркантилизмом! Евразийство образует обновленную антитезу загнивающему западничеству! Увы, господа, но революция, большевики и СССР содержат историческую правду, потому что они подсознательно реализуют евразийский проект сопротивления Западу в содружестве с азиатскими народами!

– Отчего бы вам, уважаемый князь, тогда в СССР не податься, а? – с бокалом в руке вступил в полемику Изенбек. – Чего ж вы на загнивающем западе обретаетесь? Вот товарищ Сталин вам обрадуется! Новый евразийский Чингисхан!

– Видите, – самодовольно кивнул князь, – и вы подсознательно только подтверждаете мои слова! Сталин – Чингисхан! СССР – евроазиатская империя! Чем же вы не довольны, месье Изенбек?

– А вот как я вас сейчас на дуэль вызову и убью, месье евразиец, – четко парировал полковник. – Вы ведь у нас с большевиками не воевали, кажется? А я – стрелок. Марковец. И перебил евразийской сволочи со звездами на околышах немало. Как тогда?

Оратор стушевался. Все примолкли. К Изенбеку незаметно подошла Шаховская.

– Федор Артурович, голубчик, – она сжала его локоть, – хватит уже пить. Ради меня, а? Или мой дом для вас будет закрыт.

– Простите, милая, Зинаида Алексеевна, – отвлекся он. – Простите. (Она уже уводила его в сторону.) Совсем не пить я вам не обещаю, но обещаю пить меньше…

Федор Изенбек вышел на балкон, вдохнул полной грудью ночной воздух. Позади него, на фоне света гостиной, осторожно вырос человек. Изенбек обернулся.

– Простите, что вот так подкрадываюсь, – мягко сказал тот. – Я слышал вашу речь. Все очень точно. Я о евразийцах из СССР. Моего отца замучила ЧК. Брата, царского офицера, убили большевики. Я тоже воевал у Деникина. Разрешите представиться: Юрий Петрович Миролюбов.