Рейс на эшафот - Май Шёвалль

«1. Свен Альгрен, 41, продавец, Стокгольм, разведен.

2. Карл Андерссон, 63,? Стокгольм (Хёгалидский интернат), холост.

3. Ингвар Бенгтссон, 43, журналист, Стокгольм, разведен.

4. Руне Бенгтссон, 56, дирижер, Стоксунд, женат.

5. Ян Карлссон, 46, торговец антиквариатом, Упландс-Весбю, холост.

6. Руне Карлссон, 32, техник, Нака, 5, женат.

7. Стиг Экберг, 83, бывший рабочий, Стокгольм (Розенлундский дом престарелых), вдовец.

8. Уве Эрикссон, 47, автомеханик, Бандхаген, женат.

9. Вальтер Эрикссон, 69, бывший портовый грузчик, Стокгольм (Хёгалидский интернат), вдовец.

10. Стиг Ферм, 31, маляр, Солентуна, женат.

11. Бьёрн Форсберг, 48, бизнесмен, Стоксунд, женат.

12. Бенгт Фредрикссон, 56, художник, Стокгольм, разведен.

13. Бу Фростенссон, 66, актер, Стокгольм, разведен.

14. Юхан Гран, 52, бывший официант, Сольна, холост.

15. Ян-Оке Карлссон, 38, администратор, Енчёпинг, женат.

16. Кеннет Карлссон, 33, шофер, Шелбю, женат.

17. Леннарт Линдгрен, 81, бывший директор банка, Лидингё, 1, женат.

18. Свен Лундстрём, 37, кладовщик, Стокгольм, разведен.

19. Таге Нильссон, 61, курьер, Стокгольм, холост.

20. Карл-Густав Нильссон, 51, бывший механик, Юханнесхоф, разведен.

21. Хайнц Уллендорф, 46, художник, Стокгольм, холост.

22. Курт Ульссон, 59, руководитель офиса, Сальтшёбаден, женат.

23. Бернхард Петере, 39, чертежник, Бромма, женат (негр).

24. Вильгельм Росберг, 71,? Стокгольм, вдовец.

25. Бернт Турессон, 42, механик, Густавберг, разведен.

26. Рагнар Виклюнд, 60, майор, Ваксхольм, женат.

27. Бенгт Вальберг, 38, торговец? Стокгольм, холост.

28. Ханс Венстрём, 76, бывший продавец рыбного магазина, Сольна, холост.

29. Леннарт Эберг, 35, инженер, Энскеде, женат».

Кольберг со вздохом посмотрел на свой список. Тереса Камарайо в своей деятельности охватила все социальные и возрастные группы мужского населения. Когда она умерла, самому молодому из списка было пятнадцать лет, самому пожилому — шестьдесят семь. В этом списке находились разные люди — от дирижера из Стоксунда до старого спившегося вора из Хёгалидского интерната.

— И что же ты собираешься делать с этим списком? — спросил Мартин Бек.

— Не знаю, — мрачно, но честно ответил Кольберг и положил список на письменный стол Меландера.

— Ты все помнишь. Когда у тебя будет время, взгляни. Может, вспомнишь что-нибудь интересное о ком-нибудь из этих людей.

Меландер равнодушно посмотрел на список и кивнул.

Двадцать третьего декабря, в канун Рождества, Монссон и Нурдин, ко всеобщему удовольствию, отправились на Рождество домой. К Новому году они должны были вернуться.

Стояла отвратительная и холодная погода.

Общество потребителей трещало по всем швам. В тот день продавалось все, причем по любым ценам. Чаще всего покупали в кредит или расплачивались чеками, которые не были ничем обеспечены.

Возвращаясь вечером домой, Мартин Бек размышлял о том, что в Швеции уже есть прецедент первого массового убийства и первого убийства полицейского, которое не удается раскрыть.

Расследование зашло в тупик. А с технической точки зрения — в отличие от дела Тересы — оно выглядело как куча мусора.

Настал сочельник.

Мартин Бек получил рождественский подарок, который, вопреки ожиданиям его дочери, не вызвал у него улыбки.

Леннарт Кольберг получил подарок, который довел его жену до слез.

Оба обещали себе не думать ни о Стенстрёме, ни о Тересе Камарайо, и обоим это не удалось.

Мартин Бек проснулся рано, но остался лежать в постели и читал книгу о «Графе Шпее» до тех пор, пока его семейство не начало подавать признаки жизни. Тогда он встал, одежду, в которой вчера пришел домой, повесил в шкаф и надел защитного цвета брюки и шерстяную рубашку. Его жена, считавшая, что в сочельник нужно быть элегантно одетым, удивленно приподняла бровь при виде его наряда, однако пока что промолчала.

Пока она по традиции ездила на могилу родителей в Стогскюркогорден, Мартин Бек вместе с Рольфом и Ингрид нарядил елку. Дети были возбуждены, очень шумели, и он изо всех сил старался не испортить им праздничного настроения. Исполнив свой долг по отношению к умершим, жена вернулась, и Мартин Бек мужественно участвовал в поедании хлеба, вымоченного в рассоле, хотя с трудом переносил этот старый обычай.

Вскоре после этого дала знать о себе боль в животе. Мартин Бек настолько привык к этой докучливой ноющей боли, что не обращал на нее внимания, однако ему казалось, что в последнее время боли участились и стали сильнее. Теперь он никогда уже не говорил Инге о своем плохом самочувствии. Раньше, когда он жаловался ей, она едва не доводила его до точки своими травяными отварами и навязчивой опекой. Болезнь для нее была событием первостепенной важности.

Рождественский ужин был невероятно обильным, особенно если учесть, что предназначался он для четырех человек, один из которых с трудом глотал пищу, другой придерживался диеты, чтобы похудеть, а еще один был слишком уставшим от приготовления этой самой пищи и вообще не мог есть. Оставался Рольф, который, надо отдать ему должное, ел за четверых. Сыну было двенадцать лет, и Мартин Бек никогда не переставал удивляться тому, каким образом в этом худом теле ежедневно умещается столько еды, сколько сам Мартин Бек с огромными усилиями впихивал в себя за целую неделю.

Посуду мыли все вместе, что тоже случалось только на Рождество.

Потом Мартин Бек зажег свечи на елке, вспомнив при этом о братьях Ассарссонах, импортировавших пластмассовые елки, а в коробках с елками — наркотики.

Они пили подогретое вино с сушеными фруктами, когда Ингрид сказала:

— Наверное, уже пора вводить коня.

Как всегда, все обещали, что каждый получит только один подарок, и, как обычно, каждый покупал их несколько.

У Мартина Бека не оказалось коня для Ингрид, зато взамен она получила бриджи для верховой езды и деньги для оплаты занятий в конном манеже на ближайшие полгода.

Сам он среди прочего получил двухметровый вязаный шарф. При этом Ингрид выжидающе наблюдала за отцом. Оказалось, в шарф завернут пакет, в котором находилась грампластинка. На глянцевом конверте красовалась фотография толстого мужчины в знакомом шлеме и мундире лондонского бобби.[13] У него были огромные пышные усы, а руками в вязаных перчатках с растопыренными пальцами он держался за живот. Он стоял перед старинным микрофоном и, судя по выражению лица, хохотал во все горло. Помещенный на конверте текст гласил, что бобби зовут Чарльз Пенроуз, а пластинка называется «The Adventures of the Laughing Policeman».[14]