Рейс на эшафот - Май Шёвалль

Рэнн снова посмотрел на руки Бьёрка, черные от въевшейся в них грязи.

— А вы где работаете?

— Я автомеханик, — сказал Бьёрк. — Может, мы поспешим, а то у меня скоро свидание с подругой. Что вы еще хотите знать?

— О чем он говорил? Он рассказывал что-нибудь о себе?

— Говорил, что плавал на море, но это было давно. Еще говорил о женщинах. Особенно об одной, с которой он жил не так давно и с которой у них что-то не сложилось. Говорил, что она ему была лучше матери. — Он помолчал. — С матерью трудно кого-нибудь сравнивать, — грустно добавил он. — А так, вообще, он не слишком любил рассказывать о себе.

— А когда он съехал отсюда?

— Восемнадцатого октября. Помнится, было воскресенье, день его именин. Он забрал почти все свои вещи. Осталось только это. Все его пожитки могли бы поместиться в багажнике машины. Он сказал, что нашел себе жилье, и обещал через несколько дней заскочить. — Бьёрк затушил сигарету в стоящей на полу чашке. — А потом я уже не видел его. Сиван сказала, что он умер. Он действительно был одним из тех, в автобусе?

Рэнн кивнул.

— И вы не знаете, где он потом находился?

— Понятия не имею. У меня он больше не появлялся, и я не знаю, куда он подевался. Здесь, у меня, он познакомился со многими моими приятелями, а из его друзей я так никого и не видел. И вообще мне мало что о нем известно.

Бьёрк встал, подошел к висящему на стене зеркальцу и причесался.

— Вы уже установили, кто это был? Я имею в виду того, из автобуса.

— Пока нет.

Бьёрк начал переодеваться.

— Надо прифрантиться, — сказал он. — Подружка ждет.

Рэнн взял коробку и направился к двери.

— Значит, вы не имеете ни малейшего понятия, куда он подевался после восемнадцатого октября?

— Я ведь уже сказал, что нет. — Бьёрк достал из комода чистую рубашку и оторвал наклейку прачечной. — Я знаю только одно, — добавил он.

— Что?

— Что в последние недели перед уходом Ниссе был ужасно нервный. Какой-то затравленный.

— А вы не знаете причину?

— Нет.

Вернувшись в свою пустую квартиру, Рэнн отправился в кухню и вывалил содержимое коробки на стол. Потом стал внимательно осматривать содержимое предмет за предметом, возвращая в коробку уже обследованное.

Старая фуражка с потрескавшимся козырьком, пара кальсон, некогда белых, измятый галстук в красную и зеленую полоску, плетеный ремень с латунной пряжкой, трубка с обгрызенным чубуком, кожаная перчатка на теплой подкладке, пара теплых желтых носков, два грязных носовых платка и измятая голубая поплиновая рубашка.

Рэнн уже собирался бросить рубашку в коробку, как вдруг заметил, что из кармана торчит листок бумаги. Он развернул его. Это был счет на 78 крон и 25 эре из ресторана «Пилен». Он был датирован семнадцатым октября. Судя по распечатке, была заказана одна порция холодной закуски, шесть рюмок водки и три бутылки минеральной воды.

Рэнн перевернул листок. На обратной стороне, слева, шариковой ручкой было написано:

Рэнн видел образцы почерка Ёранссона у Белокурой Малин, и ему показалось, что он узнает его руку. Запись могла означать, что восемнадцатого октября, в день, когда Ёранссон переехал от Бьёрка, он получил три тысячи крон, возможно, от человека с инициалами Б.Ф. Пятьсот крон из этих денег ушло на морфий, сто пятьдесят крон были возвращены тому, кто их давал в долг, а шестьсот пятьдесят были отданы какому-то доктору П. — возможно, тоже за наркотики. Остаток составил одну тысячу семьсот крон. А спустя месяц, когда его обнаружили мертвым в автобусе, у него было при себе больше тысячи восьмисот, а это означает, что после восемнадцатого октября он получил еще какие-то деньги. Рэнн размышлял о том, были ли эти деньги из того же источника — от какого-то Б.Ф. Впрочем, это может быть и не человек. Буквы «Б» и «Ф» могли обозначать что-то другое.

Банковский счет? Не похоже на Ёранссона. Наверное, это все-таки человек. Рэнн заглянул в свой блокнот, однако ни у кого из тех, с кем он беседовал или кто упоминался в связи с Ёранссоном, не было таких инициалов.

Рэнн отнес картонную коробку и листок бумаги в прихожую. Счет он убрал в папку. Потом он лег и стал думать о том, где Ёранссон брал деньги.

Утром в четверг двадцать первого декабря служащие полиции испытывали неприятные ощущения. Накануне вечером целая армия полицейских — и в форме, и в штатском — в разгар рождественской истерии затеяла в самом центре города безобразную драку с толпой рабочих и служащих, которые вышли из Народного дома после митинга в поддержку Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Мнения относительно того, что же, собственно, произошло, как и следовало ожидать, разделились, однако в то утро трудно было увидеть улыбающегося полицейского.

Единственным человеком, которому этот инцидент доставил хоть немного удовольствия, был Монссон. По неосторожности он сказал, что ему нечем заняться, и его тут же отправили на поддержание порядка. Начал он с того, что укрылся в тени церкви Адольфа Фредрика на Свеавеген в надежде, что ожидаемые беспорядки сюда не докатятся. Однако полиция без всякой системы напирала со всех сторон, и демонстранты, которым нужно было куда-то деваться, начали отходить в ту сторону, где стоял Монссон. Со скоростью, на которую он только был способен, Монссон ретировался в северном направлении, добрался до какого-то ресторана на Свеавеген и заскочил туда, чтобы согреться и что-нибудь перекусить. Выходя, он взял со стола зубочистку. Она была завернута в папиросную бумагу и имела вкус мяты.

Возможно, он был единственным полицейским, который радовался в то недоброе утро, так как позвонил в ресторан и выяснил адрес поставщика.

Рэнн, напротив, никакого удовольствия не испытывал. Дул сильный ветер, а он стоял на Рингвеген и смотрел на яму в земле, натянутый брезент и несколько расставленных вокруг барьерчиков. В яме не было ни одной живой души, чего нельзя было сказать о ремонтном фургоне, который стоял в пятнадцати метрах. Рэнн знал четырех человек, сидевших в нем и тихонько возившихся с термосом. Поэтому он кратко сказал:

— Привет.

— Привет, и побыстрее закрывай дверь. Но если это ты вчера вечером на Барнхусгатан огрел моего парня дубинкой по голове, то я вообще не хочу с тобой разговаривать.

— Нет, — сказал Рэнн. — Меня не могло там быть. Я сидел один дома и смотрел телевизор. Моя жена уехала в Норланд.

— Тогда садись. Кофе хочешь?

— Да. С удовольствием выпью.

Через минуту прозвучал вопрос: