Маршалы Сталина - Юрий Рубцов

А в середине июля войска Рокоссовского перешли в контрнаступление против орловской группировки врага. За три дня они полностью восстановили положение, которое занимали до начала операции «Цитадель», а затем развили этот успех и во взаимодействии с Брянским фронтом и левым крылом Западного фронта разгромили орловскую группировку врага.

Наши войска устремились на запад. «Броском за Днепр» назвал этот этап действий сам полководец. Вот где сказались качества Рокоссовского как изощренного мастера наступления. До конца сентября вверенные ему соединения продвинулись на 300 километров, форсировали Днепр, Припять, Сож и захватили выгодные плацдармы для дальнейших действий. С октября 1943 г. фронт стал называться Белорусским. Войска и их талантливый командующий получили исключительно почетную задачу — начать освобождение Белоруссии.

Первым объектом действий фронта был Гомель. Решение, которое принял Рокоссовский в борьбе за город, очень ярко характеризует глубину его оперативного мышления. Дело в том, что наши войска уже заняли плацдарм за Днепром против Гомеля и враг, блокируя его, сосредоточил там мощные силы. Избегая длительных кровопролитных боев, командующий фронтом решил скрытно вывести оттуда войска 65-й армии генерала П. И. Батова и вновь форсировать Днепр ниже по течению. Это было мастерское решение. Операция принесла быстрый успех, и 26 ноября первый областной центр Белоруссии Гомель был освобожден.

В этот момент произошел памятный инцидент между командующим фронтом и командующим 3-й армией генералом А. В. Горбатовым. Александра Васильевича Рокоссовский характеризовал как смелого и вдумчивого военачальника, страстного последователя Суворова, который, однако, понимал суворовские принципы — внезапность, стремительность — подчас слишком прямолинейно, без учета обстановки. Это обстоятельство, вероятно, и подвело Горбатова, который, будучи недовольным, что его армию используют на второстепенном направлении, пожаловался в Ставку.

«Думал обратиться к Константину Константиновичу, но он так категорично ставил задачу, что я посчитал это бесполезным, — рассказывал уже после войны Горбатов. — Мучился долго, но людей губить, как мне казалось, понапрасну не хотел и написал письмо в Ставку — по существу, пожаловался на командующего. Мысленно попрощался со своей ставшей родной 3-й армией. Думал, с Рокоссовским мне больше не служить — обидится».

Как же поступил Рокоссовский? Предоставим слово ему самому: «Поступок Александра Васильевича только возвысил его в моих глазах. Я убедился, что это действительно солидный, вдумчивый военачальник, душой болеющий за порученное дело. Так как ответа из Ставки не последовало, я сам решился, в нарушение установившейся практики, раскрыть перед командармом все карты и полностью разъяснить ему роль его армии в конкретной обстановке».

Многие ли военачальники способны на такое? Что же касается Горбатова, то он, поняв свою ошибку, не только проникся к командующему фронтом еще большим уважением, но и сумел достойно показать себя даже на второстепенном участке. Его 3-я армия, улучив момент, опрокинула противника и на его плечах форсировала Днепр.

…Многие не без основания утверждают, что внутренней красотой, душевными качествами Рокоссовского был покорен даже Сталин, совсем не склонный к сантиментам. В своих воспоминаниях генерал-лейтенант Н. А. Антипенко, бывший заместитель Жукова по тылу, приводит рассказ Константина Константиновича о том, как в декабре 1943 г. он, находясь в Москве, был приглашен Верховным Главнокомандующим на ужин. Повод был более чем подходящий: и Сталин, и Рокоссовский родились в один и тот же день — 21 декабря.

«Было далеко за полночь с 20-го на 21 декабря, — вспоминал маршал. — Присутствовали некоторые члены политбюро. Обстановка за столом была самая непринужденная. Взяв меня за руку, Сталин отвел в сторону и тихо сказал: «Да, мы вас крепко обидели, товарищ Рокоссовский… Бывает… Ну что ж, извините…»[22]. Потом мы возвратились к столу. Кто-то провозгласил тост за здоровье Сталина. Закусили. Встав из-за стола, Верховный подошел ко мне с полным бокалом «Хванчкары» (любимое его вино), произнес тост в мою честь и стал чокаться со мной так, чтобы верхний край его бокала был бы не вровень с моим, а чуть пониже. Я знал этот грузинский обычай, выражающий особое уважение, и сам поспешил опустить свою рюмку ниже. Сталин по-вторил свой прием, опустив руку с бокалом еще ниже, то же сделал и я. В конце концов, наши бокалы оказались на полу, что рассмешило всех присутствующих».

По некоторым воспоминаниям, вождь даже называл Рокоссовского «моим Багратионом». Было бы большой ошибкой, однако, думать, что все это давало основания для каких-то поблажек. Между Верховным и Константином Константиновичем случались, хотя и редко, размолвки. Когда в мае 1944 г. Рокоссовский приступил к разработке плана операции по освобождению южной части Белоруссии с последующим выходом в восточные районы Польши (в рамках предстоящей летом Белорусской стратегической операции), он пришел к нетривиальному выводу. Тщательное изучение местности, лесистой и болотистой, и особенностей обороны противника убедило его, что, вопреки канонам военного искусства, необходимо нанести не один, а два удара равной силы: один — из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — из района низовьев Березины на Слуцк.

Маршалы Жуков и Василевский поддержали предложение Рокоссовского о двух ударах. Но на следующий день, 23 мая, на совещании в Кремле у Сталина обстановка накалилась. Верховный резко возразил против, настаивая на одном ударе. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки, — вспоминал маршал. — После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, в каком мы его представили».

Начавшееся 24 июня наступление войск Рокоссовского было успешным. За пять дней боев, прорвав оборону врага на двухсоткилометровом фронте, они окружили и уничтожили бобруйскую группировку и продвинулись в глубину на сто с лишним километров. Темп наступления составлял 22 километра в сутки! Так настойчивость Константина Константиновича перед лицом Верховного дала свои плоды. Да и оценена была по достоинству: с 29 июня 1944 г. на плечах Рокоссовского красовались погоны Маршала Советского Союза.

Одним из самых сложных в жизни Рокоссовского эпизодов был тот, что связан с боевыми действиями возглавлявшегося им 1-го Белорусского фронта на варшавском направлении. После Белоруссии перед войсками лежала Польша. А ведь это была для него родная земля.

Все энциклопедии указывали, что он — русский, и местом его рождения являлись г. Великие Луки. Содержащийся же в следственном деле личный листок по учету кадров содержал истинные сведения: место рождения — г. Варшава, национальность — поляк. Мог ли он, варшавский каменотес, добровольно вступивший рядовым в полк каргопольских драгун и вместе с ним вынужденный уйти из Полыни под напором германских войск, даже подумать о том, что вернется сюда спустя тридцать лет во главе войск фронта, чтобы начать священное дело освобождения своей родины от фашистского ига.