Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова

— Ступай, ступай, — сердито ответил Суворов, — молодо-зелено, не обстреляно...

С красным лицом и заплаканными глазами вышел от Суворова Константин, но в душе его всё время трепетала радость: спас Пантелеев, спас Суворов, и теперь он будет осторожным, но и храбрым воякой.

А Суворов, едва выйдя из своей отдалённой комнаты, прошёл мимо блестящей свиты Константина, приостановился на мгновение и, сжав зубы, едва процедил:

— Мальчишки, едва не уберегли великого князя...

Но этим замечанием не исчерпались упрёки Суворова. Он детально опросил всех бывших в этом бою командиров, узнал, что лишь казак Пантелеев остановил лошадь Константина и вывел её на берег, после чего великий князь в полном одиночестве провёл ночь в маленьком местечке Мадонна-дель-Грация, переправившись через реку в маленькой лодке-скорлупке, которую неизвестно где разыскал Пантелеев, и только на другой день утром присоединился к своим. Суворов распорядился усилить конвойных великого князя, вменив им в обязанность быть его телохранителями, а свите князя пригрозил заковать и отослать на расправу к императору.

Не раз и не два слышал Константин слова Суворова: «Молодо-зелено, и не в свои дела прошу не вмешиваться». Правда, Суворов не относил это к самому Константину, но припугнул свиту, что вся неудача под Бассиньяно в приказе по армии может быть отнесена к «запальчивости и неопытности юности».

С некоторым страхом и огромным уважением стал теперь относиться к старому фельдмаршалу Константин. Он с почтительностью и трепетом обратился к нему с просьбой присутствовать в его кабинете во время доклада бумаг. Сурово согласился на это старый вояка, но предупредил, чтобы не мешал Константин своим присутствием и держал себя так, как будто его нет в кабинете.

Константин в точности исполнил условие Суворова. Он молча входил в кабинет, даже не здороваясь с фельдмаршалом, смиренно пробирался в самый тёмный уголок и молча там сидел, вслушиваясь в доклады и резолюции Суворова. А Суворов и вовсе не замечал своего молчаливого слушателя, ему было некогда...

Скоро, почти через две недели, Суворов очистил от французов столицу Сардинского королевства. Войска вступили в Турин при всеобщем стечении жителей, бросавших под ноги русским и австрийским солдатам цветы и ленты.

Авангардом русских войск и всей армии командовал Багратион, и Константин следовал вместе с солдатами. Начались проливные весенние дожди, солдаты утопали по колено в грязи на дорогах, проведённых на самом жирном чернозёме. Вместе со всеми месил грязь и Константин. На привалах только мокрая трава была местом отдыха, и, придя к нему, Константин сваливался без сил прямо на мокрую траву, закрывал глаза и тотчас засыпал. С тех пор получил он хорошую привычку засыпать где угодно и когда угодно, лишь бы закрылись глаза.

Алессандрия была также освобождена от французов, но главная армия Наполеона, выступившая из Средней Италии, армия Макдональда, собралась с силами и начала наступление на Суворова, и главнокомандующий решил сам помериться силами с Макдональдом — уж слишком возносили неприятели этого полководца.

Суворов оставил при себе Багратиона, авангард остался без командира. Суворов решился на шаг, который мог и испортить всё дело, и поднять в глазах всего войска личность молодого великого князя: он назначил командиром авангарда вместо Багратиона двадцатилетнего Константина.

Противник скопился на реке Тидоне, надо было срочно, спешно вести туда авангард, а за ним и всю армию, чтобы успеть помочь войскам, теснимым противником.

Как же был счастлив Константин, что Суворов назначил именно его, совсем ещё молодого офицера, начальствовать над всем авангардом, да ещё вместо прославленного уже Багратиона! Он кипел и горел, успевал везде, где нужны были его команды и разносы. Задачей его было как можно быстрее привести авангард к Тидоне на позиции, поспешность эта была организована им с необычайной точностью.

Эту необыкновенную быстроту в действиях Суворов не замедлил отметить. В своём донесении императору Павлу он написал:

«Благоверный государь, великий князь Константин Павлович из усердия к пользе общего дела и блага быстро привёл с неутомимостью передовые Вашего императорского величества войска, внушая им храбрость и расторопность, командировал оные и тем способствовал подкреплению слабой части и способствовал победе...»

И это были не пустые слова — французов действительно отбросили за реку Тидону, и они отступили к Брешии. Это были сильные и свежие войска Макдональда, и в этих боях Константин был выдержанным, храбрым и стойким командиром.

Только накануне потеснили русские французов к Треббии, а уже на другое утро, верные суворовской тактике не замедлять наступление, пошли дальше, двинулись к Треббии. Не давать противнику отдыха, не давать покоя, стремительно наступать — этот девиз Суворова теперь и Константин впитал в себя и потому не удивился, когда после кровопролитного сражения у Тидоны войска уже были готовы к новым боям и атакам. Утро встретило их приятной неожиданностью: французы не решились продолжать сражение, ночью они отступили.

Треббия была занята союзными войсками. Но преследовать французов Суворов не смог: слишком уж медленно передвигались австрийцы, не подвозили вовремя провиант, солдаты и союзных, и русских войск были голодны, разуты, а амуниция их так истрепалась, что необходимо было ждать подвоза всего.

Суворов негодовал, но, ничего не поделаешь, пришлось возвращаться в Алессандрию и ждать. Четыре недели, пока Суворов здесь жил, он не уставал возмущаться и негодовать по поводу союзников. И Константин видел, как прав старый фельдмаршал: не было ни обещанного снаряжения, всё откладывалось со дня на день, и главнокомандующий решил провести хотя бы манёвры, чтобы занять солдат и научить их осадным действиям.

Учебная осада Алессандрии была поручена Константину. Вот уж когда молодая ретивость и кипучая энергия великого князя нашли себе выход! Он командовал частями, которые должны были приступом взять стены крепости Алессандрия, осматривал осадные подкопы, неустанно носился по всему лагерю, по всем войскам, отданным в его подчинение.

Лучше и нельзя было провести эти учебные манёвры — и Константин розовел лицом. Суворов хвалил его подготовку, и она действительно была наилучшей.

Но Константин не только требовал поддерживать дисциплину он строго наблюдал за каждым действием солдата при осаде, вникал и в быт солдат, хлебал щи из одного котла с ними, а ночевал всё в той же вылинявшей палатке, раскинутой в поле среди палаток других офицеров. Теперь при ротах не было обозов, офицеры дневали и ночевали рядом с солдатами, и Константин строго следил за тем, чтобы дозволительное в России рукоприкладство здесь не было в почёте. Таких офицеров, что позволяли себе бить солдат, он строго наказывал, и это было для них самым лучшим примером...

Он подбежал, задыхаясь, к одинокой всаднице, стоявшей на взгорке. Запрокинул лицо, и голубой свет его глаз ударил ей в лицо. Низко надвинутая круглая чёрная шляпа закрывала его лоб, жёсткие белые воротнички подпирали свежие, румяные щёки.