Время бесов - Сергей Шхиян

«Максим» оглушительно тарахтел, дергаясь в ладонях своей двойной ручкой. Отстрочив половину ленты, я спустился вниз и пошел посмотреть, что делают наши недавние собеседники. Однако, их на прежнем месте уже не было, возможно, они послушались моего доброго совета и разъехались по домам.

Горка золотых монет на столе с того момента, как мы с Дашей ушли из гостиной, значительно уменьшилась. Обе девы смущенно прятали глаза и старались выглядеть независимо. Меня пропажа денег нисколько не ущемила, но были другие, веские соображения относительно этого золота.

— Вы знаете, что, милые девушки, если товарищи одержат над нами верх, — сказал я, — то у вас могут быть большие неприятности. Деньги эти ворованные, и у них нет хозяина, но лучше вы пока с ними не связывайтесь.

Капитолина внимательно посмотрела на меня, видимо, что-то для себя решила и ответила:

— Мы не можем остаться ни с чем. Если придется отсюда бежать, то мы умрем с голода. У меня из родных не осталось никого, у Алены семья сама голодает, а тут такое богатство, на всех хватит! Я честно скажу, мы взяли себе всего по тридцать червонцев.

«Опять тридцать сребреников», — подумал я, а вслух сказал:

— Это ваше право, но учтите, за золото товарищи могут сделать с вами что угодно, и пытать, и расстрелять.

— Ничего у них не получится, — решительно сказала Капиталина, — умру — не отдам! Лучше смерть, чем такая жизнь!

— Умереть — дело нехитрое, — озвучил я очередную прописную истину, — лучше помогите нам от гостей отбиться. Нам с Дашей вдвоем с такой оравой не справиться.

— Что нужно делать? — решительным голосом спросила поповна.

— Стрелять из винтовки умеете?

— Нет! — в один голос ответили обе девушки.

— Хотите, научу?

— Я хочу, — заявила Капа.

— А это не страшно? Я в себя не попаду? — нерешительно спросила Аленка.

Подруга по несчастью посмотрела не нее с нескрываемым презрением:

— Ты что городишь?!

Я был менее категоричен и пообещал, что стрельба безопасное и безобидное занятие. Красавица-крестьянка подумала и решилась:

— Ладно, если это не очень страшно, я согласная.

Тяга к золотому тельцу и решимость девушек отстоять от грабежа награбленное очень меня выручали. Признаюсь, я не очень представлял, как мы вдвоем с Ордынцевой, которая, кстати, тоже не очень была сильна в реальной борьбе, и маузер носила не столько для дела, сколько подчиняясь моде, сможем проконтролировать троих заключенных и целый отряд поддержки на берегу.

— Тогда пойдемте, — предложил я, пока не прошла их решимость, — сразу и начнем. Даша, ты тоже с нами.

— Зачем мне учиться, я и так умею стрелять, — недовольно сказала она, демонстративно садясь в кресло.

Я, конечно, не поинтересовался, почему, если она такая умелая и решительная, позволила Опухтину себя не только разоружить, но и связать, и чуть не изнасиловать. Я попросил:

— Пойдем, поможешь мне научить девушек, мне одному не справиться.

Новое, необычное развлечение заинтересовало компанию, и все вышли во двор. Повторюсь, дамы по-прежнему были в вечерних платьях, только накинули сверху не менее «буржуазные» шубейки: лисью — Капа, беличью — Алена. Заставлять их в такой одежде стрелять из положения «лежа» было бы жестоко, пришлось примеряться к обстоятельствам. Первым делом я установил на деревьях самодельные мишени, потом объяснил механику стрельбы и объяснил, как правильно целиться. Стреляли они стоя, с упора, которым служила ограда. Как водится, сначала был визг, кокетство и прочие женские штучки, но потом все наладилось. Женщины, в отличие от мужчин, лучше слушались наставлений, точно им следовали, и с десятого-двенадцатого выстрела у них начало получаться. Первой в свою мишень попала Алена и пришла в неописуемый восторг. Остальных это, видимо, заело, и они начали подтягиваться.

Удивительно, но стоило нам заняться чем-то плодотворным и интересным, как страхи отошли на задний план, а о плененных товарищах Трахтенберге и Опухтине больше никто и не вспомнил. Женщины стреляли самозабвенно, кто от усердия высунув кончик языка, кто прикусив губу. Я был нарасхват, объяснять очередную неудачу или восторгаться успехом. Вскоре в мишень почти без промаха начали попадать все трое и пришлось переносить ее дальше. Запас винтовочных патронов здесь был на целую стрелковую роту, так что стрелять можно было не экономя, всласть.

Лучше всех это получалось у Алены, вскоре она даже отказалась от упора и начала стрелять навскидку. Ее преимуществом была сильная крестьянская рука, привыкшая к тяжестям. Кончили занятие мы только тогда, когда все замерзли и проголодались.

Не знаю, что думали, слыша постоянную пальбу, пленники, но когда я через волчок заглянул к ним в камеру, все трое стояли посередине комнаты и совещались, вероятно, ждали, что их вот-вот освободят. Я не стал их беспокоить и, тем более, разочаровывать, не заходя в камеру, вернулся в дом, где уже накрывали стол к обеду. Все были веселы, оживлены и хвастались своими успехами.

Горячего сегодня не было, обошлись холодными закусками. Меня это никак не ущемило, стол ломился от деликатесов, как в доброе старое время.

— Когда уйдем отсюда, такого и не попробуешь, — грустно сказала Алена. — У моих родителев картошки вволю нет, летом лебеду варили.

— Так оставайся, кто тебя гонит, — сразу вскинулась Капитолина. — Будешь здесь за хозяйку.

— Нет, — грустно сказала девушка, — грех все это, хотя и сладкий. Если б только с одним Ильей Ильичем, то осталась бы, а то… — она махнула рукой. — Я товарища Трахтенберга боюсь, особливо когда он над голой лютовать начинает.

Я до сих пор так и не понял, чем всем так досаждает кожаный красавец и попытался разговорить девушек, но стоило упомянуть председателя Укома, они разом замкнулись и на вопросы отвечали неопределенно, а то и вовсе молчали. Судя по вольным нравам, которым сам я был свидетелем, особо запретных тем здесь быть не должно. Видимо, Трахтенберг придумывал что-то совсем запредельное и неприличное.

Отобедав и испив, как говорилось в старину, кофею, дамы вознамерились опять заняться стрельбой, но я решил сам накормить узников и для страховки взял с собой Алену. Она прониклась серьезностью задачи и пошла с винтовкой, держа ее наперевес, как при конвоировании заключенных.

Я отпер дверь и вошел в камеру. В роли тюремщика мне пока выступать не приходилось и было интересно с этой позиции наблюдать за лицами узников, Кажется, стрельба во дворе действительно вселила надежды в сердца заключенных. Трахтенберг, потеряв страх, вытянувшись как струна, стоял посередине камеры, убивая меня взглядом.

Красноармеец словно нехотя, небрежно привстал с нар, один Опухтин не хотел рисковать и даже расположился так, чтобы его прикрывал своей спиной старший товарищ.