Обреченные на битву - Александр Сухов

– Неужели Илма сегодня пригласит кого-то на танец? Никак не ожидал…

Почему поступок девушки был неожиданным для соседа, Данай так и не успел спросить, поскольку именно ему на плечо легла легкая ладошка.

– Иноземец по имени Данай, позволь пригласить тебя на танец.

Голос девушки не был ни высок, ни низок, он напомнил Данаю журчание лесного ручейка, несущего свои воды между корнями вековых древесных гигантов.

Юноша никак не ожидал, что именно его пригласит на танец какая-то Илма, поэтому поначалу не обратил особого внимания на приближающуюся девушку, но, сообразив, что приглашение обращено именно к нему, поднял глаза и обомлел. Сначала он утонул в двух безбрежных озерах фиалкового цвета. С трудом оторвав взгляд от восхитительных очей Илмы, он с азартом, свойственным лишь истинным ценителям прекрасного, сосредоточил все свое внимание на ее лице, дабы убедиться в том, что его черты вполне соответствуют красоте глаз. Его надежды полностью оправдались – лицо девушки было столь же прекрасным, как и ее глаза: высокое чело, прямой носик идеальной формы, губки в меру припухлые, щечки играют здоровым румянцем, подбородок четко очерченный, волевой, шея лебединая без какого-либо изъяна, и все это в обрамлении пышной копны слегка золотистых волос, заплетенных в толстую тугую косу. Далее взгляд юноши следовал именно за этой косой, ниспадавшей по округлым плечам к высокой упругой груди и ниже к осиной талии, где она обрывалась, не достигнув волнующе широких бедер девушки и ее стройных ножек. Сказать, что наш герой был сражен наповал, – не сказать ничего. Он действительно был сражен наповал, однако в лексиконе более чем двух тысяч языков и наречий, хранящихся в памяти его персонального коммуникатора, вряд ли найдутся слова, способные точно и в краткой форме описать его состояние. Данай почувствовал, как на него наехал древний паровой каток и в то же время его вознесло в небесные выси. Он задыхался от навалившейся тяжести и одновременно парил между спешащими куда-то стайками мохнатых облаков…

– Молодой человек, долго еще девушке ждать твоего ответа? – с кокетством спросила Илма и обворожительно улыбнулась, отчего на ее упругих щечках появились две прелестные ямочки, а остолбеневший Данай смог оценить безупречную форму ее белоснежных зубов.

Получивший, образно выражаясь, серию ударов ниже пояса, Данай наконец встряхнул головой, будто отгоняя наваждение. Затем резко вскочил со своего места, опрокинув при этом стул, на котором сидел. Смутился от своей неловкости и зарделся, как перезрелый помидор. Этим он привел девушку в неописуемый восторг. Илма еще шире заулыбалась, крепко схватила Даная за руку и увлекла в круг танцующих.

Поначалу юноша чувствовал себя среди отплясывающей публики не очень комфортно, поскольку о существовании финского народного танца узнал не далее как пару часов назад. Однако врожденное чувство ритма и отменная физическая подготовка позволили ему довольно быстро освоить незамысловатые па. Затем музыканты заиграли какую-то спокойную мелодию, и танцующие, разбившись по парам, закружились в ритме вальса: раз-два-три, раз-два-три. Тут и Данаю выпал шанс проявить свои танцевальные способности – недаром заботливая мамочка, вопреки воле ее любимого чада, целых пять лет таскала его на занятия к старине Зебу, бывшему постановщику балетных спектаклей одного из самых знаменитых театров Хариты, столицы его родного мира. Поначалу он приноравливался к движениям девушки, затем постепенно начал усложнять рисунок танца. Нужно отдать должное танцевальным способностям его партнерши, Илма все схватывала на лету, и совсем скоро они кружили в классическом имперском танце. Оценив красоту движений этой пары, остальные танцующие сначала сместились к периферии круга, а потом и вовсе прекратили танцевать и стали любоваться слаженными движениями Илмы и Даная.

Как только музыка оборвалась и танцующие застыли в объятиях друг у друга, над ночной поляной раздался гром аплодисментов. До сознания молодых людей наконец-то дошло, что они стали объектом пристального внимания присутствующих, поскольку даже сидевшие за столами повскакали со своих мест и теперь громко хлопали в ладоши. Скромный по натуре Данай покраснел второй раз за вечер и от смущения не знал, куда деваться. На помощь пришла Илма. Она схватила юношу за руку и потащила его прочь от ликующей толпы в спасительную ночную темноту.

То, что случилось дальше, Данай вспоминал впоследствии как сумбурный сон, состоящий из отдельных умопомрачительных фрагментов. Вот они в тени какого-то строения стоят, тесно прижавшись, и целуются со страстью, свойственной лишь по-настоящему влюбленным людям. Потом одуряющий травяной запах сеновала, где они познали друг друга. Затем они бегут к реке, не стесняясь, сбрасывают одежды и ныряют в сверкающий отраженным блеском звезд водный поток. И как апофеоз все, что случилось в душной темноте сеновала, неоднократно повторяется на берегу этой чудесной речушки на мягкой сочной травке…

Данай и сам не мог вспомнить, как уже под утро попал в свои апартаменты. Перед его глазами стояло лишь прекрасное лицо Илмы, а в ушах не переставали звучать сказанные ею напоследок слова: «Я люблю тебя, Дан, и никогда не забуду…»

Лишь выйдя в первый раз в море, достопочтенный отец Бонифациус узнал о том, что совершенно не выносит качки. Случилось это на тридцать первом году его жизни. Молодой настоятель небольшого сельского прихода, устав от невыносимой обывательской рутины, сам напросился в группу проповедников, отправлявшуюся на вновь открытый материк с чрезвычайно возвышенной целью приобщения диких народов к святой вере Христовой.

В глубине своей благородной души отец Бонифациус искренне жаждал пострадать за веру: быть съеденным каннибалами или (прости, Господи, грех гордыни) взойти на крест с терновым венцом на истерзанном челе. Своим подвигом он рассчитывал не только приобщить дикарей к истинной вере, но и вернуть своих соплеменников в лоно Святой Церкви, ибо после того, как были потеряны все связи с прародиной, вера в Господа Иисуса среди переселенцев заметно ослабла. Мало того, появилось множество религиозных вероучений и языческих культов, противоречащих основам христианства. В некоторых государствах носители истинной веры даже подвергались жестоким гонениям.

И вот теперь бледный, как покойник, отец Бонифациус, опершись животом о планшир, любовался пенными барашками волн в ожидании, когда же наконец этот проклятый завтрак окончательно покинет его измотанный качкой организм и отправится на корм горластым чайкам. Занятый этим увлекательным делом, в душе он проклинал дикарей, новые земли, а более всего того заезжего нунция, от которого в свое время узнал о намечающейся экспедиции. Единственное чудо, о котором в данный момент мечтал молодой человек, было сей же миг оказаться на твердой земле, пусть даже в окружении самых свирепых людоедов. Ведь что такое легионы дикарей в сравнении с морской болезнью? Тем более, Всевышний не покинет своего верного раба и сделает так, что под рукой окажется свежая ослиная челюсть, подобная той, что Самсон сокрушил тысячи врагов. А чем он хуже Самсона – тому, поди, ни разу не доводилось качаться во время шторма, как (прости, Господи) дерьмо в проруби.