Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин

– Пашу освободят, но только после суда. По закону так положено.

Чтобы выиграть время, я закурил. Теперь мне предстоял не менее трудный этап допроса – закончить его так, чтобы все сказанное Кутиковой осталось в стенах моего кабинета.

– Скажи, Света, ты все мне рассказала? – начал я стандартное окончание допроса. – Мне кажется, что есть один момент, в котором ты сомневаешься и не знаешь, рассказать о нем или нет.

– Вы были у Каретиной дома? – с готовностью ответила Кутикова. – Представляете, где я сидела?

Я достал схему размещения гостей за столом, положил ее напротив свидетельницы.

– Точно! Так мы и сидели. Потом все ушли, Чистяков вернулся и сел вот тут, у полки с видеокассетами. Я достала шприц, выдавила его в бокал, нагнулась, швырнула шприц под диван, а когда выпрямилась, то краем глаза увидела тень, отразившуюся в стеклянных дверцах «стенки». Буквально полсекунды эта тень была в коридоре и исчезла. Я до сих пор не знаю, сколько этот человек наблюдал за мной и наблюдал ли вообще. Может быть, кто-то пошел из кухни в зал, потом передумал и вернулся…

– Ты не поняла, кто это был: мужчина или женщина?

– Это была тень, контур, похожий на человека. Если бы тень не исчезла, я бы не обратила на нее внимания. Я отреагировала на движение тени, но было уже поздно. Человек вышел из поля зрения.

Я посмотрел в окно. Погода на улице стала портиться: подул ветер, по заснеженным крышам домов напротив райотдела пробежала поземка.

– Света, я не знаю, что мне с тобой делать, – честно признался я. – Мне надо изолировать тебя от общества на некоторое время, примерно на неделю. Если бы ты была парнем, я бы тебя, не задумываясь, отправил в ИВС за мелкое хулиганство. Но ты – девушка, к тому же хорошенькая. У меня рука не поднимется на тебя рапорт написать. Подскажи, как мне быть?

– Мама достанет справку у врача, и я дома буду сколько скажете.

– Надеюсь, ты понимаешь, что речь идет о твоей свободе? Наша судебная система так устроена, что если ты попадешь в ее жернова, то целой уже не выберешься – она смолотит тебя в порошок и не заметит.

– Я скажу маме, что у меня снова депрессия, и она сама заставит меня дома сидеть. Родители после того случая с таблетками боятся, когда на меня мрачные мысли накатывают.

– Кстати, маме с папой ты как попытку суицида объяснила?

– Сказала, что от несчастной любви решила с собой покончить. Не про портреты же им рассказывать! Неразделенная любовь – самая лучшая отговорка. У меня две знакомые девочки из-за парней травились. Узнали где-то, какие таблетки надо выпить, чтобы живой остаться, и попробовали. К одной парень вернулся, другую – высмеял.

– Таблетками опасно баловаться. Насмерть, может, и не отравишься, а печень, почки – все посадишь. А теперь расскажи максимально подробно, кто и во что был одет.

– Вы Лену Чистякову в убийстве не подозреваете? Тогда ее спросите. У Лены феноменальная память на тряпки.

– Дойдет и до Лены очередь. Сейчас ты вспоминай.

Кутикова наряды гостей запомнила плохо.

– Мне, ей-богу, не до того было, – объяснила она.

Я не стал больше задерживать свидетельницу. Отметил ей повестку для института и напоследок напомнил:

– Твоя свобода – в твоих руках. Сделаешь шаг в сторону – считай, что сама себе приговор подписала.

25

Ночью я долго не мог заснуть. Как всегда, перед началом большого и сложного дела меня одолевал «оперской» зуд: мысленно я планировал свои действия и тут же выдумывал различные препятствия для их осуществления. Фактически я одновременно думал и за себя, и за моих предполагаемых противников: преступника, адвокатов, прокурора и еще черт знает кого, кто может неожиданно появиться во время постановки «пьесы» и попытаться вставить мне палки в колеса.

Под утро дремота все-таки сморила меня. Но вместо освежающего небытия я увидел сон, в котором тоже пришлось принимать решения.

Мне снилось, что Кутикову выгнали из дома и она пришла отсидеться у меня в общежитии. С собой Светлана принесла завернутый в материю портрет.

«Ты с ума сошла? – прошептал я, увидев девушку в дверях. – Завтра вся общага загудит, что я малолетку соблазнил и к себе привел».

«Я совершеннолетняя, – возразила Кутикова. – У меня паспорт с собой есть».

Она вошла в комнату, поставила портрет у стены.

«Да-а, небогато ты живешь, – протянула она. – Даже телика нет».

Я сел на диван, закурил, задумался: «Что делать? Мне нужно изолировать Кутикову примерно на неделю. Как она будет у меня столько времени жить? Где ей спать? Чем ее кормить? Чем кормят восемнадцатилетних девушек?»

«Спать вместе будем», – уловив мои мысли, сказала Кутикова.

Вместо ответа я подскочил к двери и рывком открыл ее. Прильнувшая к двери соседка Вероника упала внутрь комнаты, а работник хозобслуги из СИЗО едва удержался на ногах.

«Подслушиваете? – закричал я. – Я вас обоих за решетку упрячу».

«Я и так в тюрьме сижу, – резонно заметил мужчина в робе. – Меня всего на один вечер выпустили».

«Кто тебя подослал?»

«Кум, кто же еще. Он опасается, что ты художника освободишь, и он портрет дописать не успеет».

«Вся суть в портрете, – догадался я. – Не узнав, кого рисует Волков, я не смогу разоблачить убийцу».

С этой мыслью я проснулся, полежал в темноте с закрытыми глазами.

«Портрет! Нужно ли включать в эту пьесу портрет? Любая ссылка на портрет приведет к Кутиковой, к наркотикам, к «Голой пионерке». С другой стороны, почему я должен пощадить Кутикову? Она ничем не лучше, чем Каретина или ее убийца. Они одного поля ягоды. Гнилые и недозрелые».

Я чиркнул спичкой, посмотрел на будильник. Пять утра. Больше не засну, даже пытаться не стоит. Поваляться в кровати еще можно, а вот снова уснуть – уже бесполезно. «Оперской» зуд не даст.

«Сколько я сегодня спал? Часа два, не больше. Перед постановкой пьесы надо будет отдохнуть, выспаться».

За предстоящий рабочий день я был спокоен. Внутренние ресурсы организма позволяли мне сохранять ясный ум и быструю реакцию в течение двух суток без сна. Потом стремительно наваливалась усталость, и наступала «фаза» отупения, когда с каждой минутой все хуже и хуже понимаешь, что происходит вокруг.

«В ноябре на меня навалилось столько работы, что о личной жизни пришлось позабыть. Отсюда сны с участием молоденьких свидетельниц и незамужних соседок. Еще месяц такой запарки, и я начну на женщин смотреть, как полярник на единственную на станции повариху. Кстати, как на арктическом зимовье решается половой вопрос? Или никак? Насыплет повариха в борщ брома, и мужики забудут про нее, только о работе думать будут».

В коридоре хлопнула дверь – это соседка тетя Полина поехала в заводоуправление «Строймаша», мыть полы у руководства. Она первая на нашем этаже уезжает на работу.