Леонид Шебаршин - Анатолий Житнухин

Становится понятным, почему накануне заявления о создании ГКЧП, в воскресенье 18 августа, О. Бакланов, В. Болдин, О. Шенин, В. Варенников и Ю. Плеханов посещают Горбачёва в Форосе, куда он 4 августа предусмотрительно улетел в отпуск, и получают от него принципиальное одобрение на решительные действия. Их позиция известна: заручиться его согласием на введение чрезвычайного положения в стране и отложить принятие ново-огарёвских соглашений, которые не имеют никаких правовых основ. Кстати, вопрос о новом Союзном договоре, по мнению членов ГКЧП, должен был решать Съезд народных депутатов, провести который намечалось в сентябре.

Участники встречи в Форосе единодушно вспоминают: Горбачёв выслушал их, пожал им руки и сказал: «Действуйте, чёрт с вами!»

Довольно ясно позицию Горбачёва в Форосе сформулировал Варенников: он давал добро на введение чрезвычайного положения, но сам объявлять это положение не желал.

Вернёмся ещё раз к вопросу о том, можно ли назвать создание ГКЧП путчем, заговором либо переворотом. А ведь именно в таких трактовках августовские события мечтают сохранить в истории либерал-демократы. Однако любой здравомыслящий человек понимает: если это был заговор, то вряд ли заговорщики добровольно поехали бы к Горбачёву — к тому, против кого они якобы сговаривались. Путч означал бы ломку всей государственной системы, чего в планах ГКЧП, выступавшего за сохранение СССР и существующего политического строя, и в помине не было, да и быть не могло.

А. И. Лукьянов дал, пожалуй, наиболее точную характеристику действиям ГКЧП: это была отчаянная, но плохо организованная попытка группы руководителей страны спасти Союз, попытка людей, веривших, что их поддержит президент, что он отложит подписание проекта Союзного договора, который означал юридическое оформление разрушения Советской страны.

Почему же организация ГКЧП была столь слабой, что это сразу бросалось в глаза даже людям, которые никогда в жизни не соприкасались с подобными вопросами? Во многом проливает свет на эту проблему одна из бесед автора с В. М. Прилуковым. Он, в частности, рассказал, что за три дня до 19 августа у него состоялась доверительная встреча с В. А. Крючковым, и тот посетовал на то, что люди, казалось бы, призванные по своему статусу возглавить ГКЧП, и что немаловажно — помоложе его, отказывались от этого. Сначала отказался А. И. Лукьянов (он возглавлял Верховный Совет), потом О. С. Шенин (бывший тогда членом Политбюро, секретарём ЦК КПСС). Снял свою кандидатуру на этот пост и премьер-министр В. С. Павлов…

Крючков тогда переживал, что ему в преклонном возрасте (а было ему тогда 67 лет) придётся взвалить на себя ношу фактического руководителя ГКЧП. Так и случилось. Что конечно же ничуть не умаляет мужества Г. И. Янаева, исполнявшего 19–21 августа обязанности президента страны. Вполне понятно, что впоследствии «демократы», захватив практически все СМИ страны, постарались представить этих деятелей, безусловно, исторического масштаба в сером, неприглядном свете.

На наш взгляд, здесь кроется один из главных просчётов ГКЧП: к советскому народу обратились тогда, по сути, лишь несколько человек — членов Государственного комитета, которых «демократам» нетрудно было выставить в качестве «заговорщиков». Однако Верховный Совет и ЦК КПСС, которым народ ещё доверял, хранили молчание. Реальная возможность подвигнуть эти авторитетные органы государства и партии на активные действия существовала, но не была использована — люди из ГКЧП и поддерживавшие его политики, обладавшие влиянием и властью, в решающий момент заняли довольно пассивную позицию.

Не ошибёмся, если скажем: во главе ГКЧП стали люди, остро чувствовавшие, какие беды придётся испытать их народу с реставрацией капитализма в России. А сомнений в том, что страну сталкивают на капиталистический путь, с каждым днём оставалось всё меньше.

Обратимся вновь к воспоминаниям Шебаршина.

«Мне вполне понятно, — пишет Леонид Владимирович, — какими мотивами руководствовались „заговорщики“, решаясь на столь отчаянный шаг. Я неплохо знаю Крючкова, много общался с генералом Варенниковым, маршалом Ахромеевым, Олегом Дмитриевичем Баклановым и совершенно убеждён, что это честные, бескорыстные люди, патриоты своей страны, доведённые до отчаяния».

С этими словами трудно не согласиться. Но вот то, что Шебаршин пишет дальше, может вызвать у читателей некоторое недоумение:

«…Почему ГКЧП действовал столь вяло, неуверенно и нерешительно, почему Крючков в этот ответственный момент не привёл в действие весь комитет, почему не была отключена связь с Белым домом? Вопросы — крупные и мелкие — неотвязны. Не самый главный, но для меня весьма существенный: почему Крючков не пытался вовлечь в свои замыслы начальника разведки, хотя бы предупредить меня о том, что одно из наших подразделений может потребоваться для решительных действий в Москве?»

Постановка Леонидом Владимировичем таких вопросов кажется несколько странной: мы-то ведь уже знаем о тех противоречиях, которые существовали между Крючковым и Шебаршиным, как знаем и о том, что не кто иной, как начальник ПГУ, лично дал своим спецподразделениям «отбой» после того, как они были заблаговременно, за трое суток до предполагаемой операции «Гром», приведены в боевую готовность. Но не будем торопиться упрекать Шебаршина в том, что вопросы, которыми он задаётся, не слишком корректны. За ними угадывается чувство вины, которую наш герой со временем стал испытывать за свою позицию, занятую во время августовских событий. Ведь Леонид Владимирович, по сути дела, говорит здесь о своей готовности поддержать Крючкова, если бы тот… доверял ему в той мере, в какой доверял он другим руководителям КГБ — Агееву, Калиниченко, Прилукову…

Нашу догадку подтверждают и друзья Шебаршина, в том числе и Прилуков, который рассказал о том, что в дальнейшем Леонид Владимирович не любил вспоминать об этих трагических событиях — чувствовалось, что в душе у него шла мучительная переоценка того, что случилось. Заметно изменилось и его отношение к той роли, которую судьба отвела тогда председателю КГБ. Да, Крючков, может быть, и не обладал в должной мере харизмой и бойцовскими качествами, необходимыми для того, чтобы в трудный момент повести людей за собой. Но он был человеком дела, способным на благородные и самоотверженные поступки. Жаль, что эти свойства Владимира Александровича Шебаршин смог оценить по достоинству лишь несколько лет спустя. Леонид Владимирович переживал, что в период ГКЧП излишне негативно и жёстко отнёсся к действиям Крючкова, даже назвал его предателем. Но, как человек порядочный, он в конце концов принёс ему извинения и до конца жизни в кругу друзей отзывался о нём только положительно.

Правда, есть люди, которые до сих пор сомневаются, что Шебаршин был совершенно непричастен к подготовке выступления ГКЧП. Ведь было хорошо известно, что Крючков неоднократно встречался с «заговорщиками» на секретных объектах Первого главного управления, и группа по расследованию деятельности ПГУ во время августовских событий, которую возглавлял некто Шиповский, считала, что Шебаршин знал о содержании этих встреч. На что Леонид Владимирович замечал:

«…Всё моё служебное воспитание не позволяло мне интересоваться, с кем и для чего встречается председатель КГБ. Да, Крючков звонил мне, спрашивал, свободен ли вечером гостевой дом, и просил распорядиться подготовить ужин, иногда на две, иногда на три-четыре персоны. По-видимому, мой собеседник (имеется в виду Шиповский. — А. Ж.) считает, что после каждой такой встречи поутру я вызывал официантов, охранников и опрашивал их: кто был с Владимиром Александровичем, да сколько выпили, о чём говорили, спорили, улыбались или хмурились?..»