Колдунья - Филиппа Грегори

Они дышали.

Они ожили.

Элис не удержалась, с ее губ сорвалось легкое восклицание — ей стало страшно. Она еще больше наклонилась и пригляделась. Потом осторожно взяла фигурку старого лорда и положила на каминную плиту.

— От тебя мне ничего не нужно, — тихо сказала она. — Просто будь здоров и силен. И еще заботься обо мне, береги и защищай все время, пока я здесь. А потом просто отпусти.

Тускло освещенное маленькое личико казалось бесстрастным. Какое-то время Элис неотрывно его изучала. Затем взяла фигурку молодого лорда. И снова секунду вглядывалась в это личико, в чистые, резкие, упрямые черты. Потом осторожно, очень осторожно провела ногтем по правому глазу.

— Ты не должен видеть меня, — прошептала она. — Не ищи меня взглядом. Не смотри на меня с вожделением. Не замечай, когда я вхожу в комнату, не оборачивайся ко мне. Ослепни, как встретишь меня, ослепни. — Она нежно погладила пальцем другой глаз. — Не смотри на меня, не примечай, не обращай ко мне взора. Ослепни, как встретишь меня, ослепни.

Элис прищурилась, напрягая зрение, и с удивлением почувствовала, что плачет. Тыльной стороной ладони она вытерла слезы. Маленькая фигурка Хьюго была теперь слепа, незряча, там, где прежде находились глаза, было гладко. Элис удовлетворенно кивнула. Она ощущала, как нарастает напряжение, как поднимается ее сила. Женственная сторона ее натуры, где коренились страсти и желания, успокоилась, куда-то спряталась. Глаза в темноте блестели, лицо сияло, процесс колдовства возбуждал ее. Она уже напоминала настоящую ведьму. Как кошка, она облизала пересохшие губы, поднесла фигурку Хьюго к лицу и стала обрабатывать ей кончики пальцев, соскабливая их едва заметными, осторожными движениями.

— Не прикасайся ко мне, — велела она. — Не трогай меня. Не возжелай касаний к коже моей. Не гладь рукой по щекам моим. Нежными пальцами своими не гладь волос моих. Не тяни ко мне руки, не обнимай меня. Силой своей отбираю желание ласкать меня. Силой своей лишаю тебя жажды касаться меня. Не трогай меня, не протягивай ко мне рук, не гладь, не ласкай меня.

Кукольные пальцы на кончиках сгладились, а ногти, так искусно вырезанные Морой, исчезли.

— Не трогай меня, лицо мое и волосы мои, — продолжала Элис. — Не тяни рук меж бедер моих, не клади их на груди мои и на затылок мой. Да умрет в тебе желание прикасаться ко мне. Не трогай меня.

Она тихо и радостно рассмеялась, ощущая внутри пощипывание и покалывание рвущейся энергии, которая мощно текла от живота к кончикам пальцев и к подошвам ног. По пустой пекарне прокатилось эхо, и девушка испуганно оглянулась. Потом еще плотней закуталась в плащ, повернула фигурку Хьюго на бок и начала поглаживать ей ухо.

— Не слушай, не старайся расслышать меня, — шептала она. — Да не услышишь ты голоса моего. Да не станешь звать меня словами нежными и ласковыми. Не распознаешь голоса моего среди иных голосов. Не услышишь пения моего. Не проснешься от дыхания моего в постели рядом с тобой. Да не станешь прислушиваться, не звучит ли голос мой и шаги мои, когда я далеко от тебя. Не станешь слушать шагов моих, когда я рядом.

Она нежно гладила ухо, пока то совсем не исчезло, потом перевернула куклу и проделала то же самое со вторым ухом. Затем Элис снова положила фигурку на спину у себя на коленях и прижала указательный палец к ее губам.

— Не общайся со мной. Ни бормотанием, ни пением, ни шутками. — Едва заметными движениями она потерла губы фигурки. — И не молись обо мне. Не зови меня. Не зови меня. Не мечтай обо мне, призывая имя мое, не зови меня по имени, когда просыпаешься утром. Да не придет имя мое на язык твой.

Губы куклы почти исчезли, но Элис не останавливалась.

— Да не будешь ты целовать меня. Не дотронешься губами своими до губ моих. Не коснется язык твой губ моих. Да не познают губы твои вкуса тела моего. Да не познает язык твой вкуса сосцов моих, пока груди мои не возжелают тебя. Да не узнает шея моя и плечи мои и живот мой нежных укусов зубов твоих. Да не узнает тело мое касания губ твоих и языка твоего, чтобы не кричала я от наслаждения и не молила тебя делать это еще и еще.

Рот куклы стал бесформенной ямкой, но Элис все продолжала его тереть. Миниатюрная копия Хьюго превратилась в безобразного маленького уродца. Отвратительного уродца, безглазого, как рыба, обитающая во мраке подземных озер, беспалого, как выкидыш, безухого и беззубого, с дырой вместо рта.

Элис снова засмеялась, на этот раз хриплым смехом — ей страшно было смотреть на Хьюго.

— А теперь пожалуйте вы, госпожа моя леди Кэтрин, — проговорила она.

Очень мягко, с бесконечной осторожностью Элис взяла фигурку Кэтрин и поместила на коленях рядом с куклой Хьюго. Она обернула их друг к другу лицами и пошевелила огромным пенисом лорда Хьюго перед женской фигуркой, дотронулась им до губ куколки, потом до шеи и живота. Наконец в ее пальцах куклы принялись исполнять непристойный танец. То сближались, то снова расходились. Пенис то оказывался в отверстии между ног, то снова выскакивал. Потом Элис уложила женскую фигурку на спину, а мужскую пристроила сверху, прижав их одна к другой так, что пенис совсем утонул в чудовищной дыре кукольной утробы. Так их Элис и оставила.

Из того же кошелька она вынула обрывок ленточки и ею скрепила обе фигурки. В свете пламени казалось, что женская кукла светится довольством, в мерцающих отсветах огня ее щеки порозовели и потеплели. А сверху был крепко привязан безглазый, безухий, беспалый и безротый урод. Элис опустила их на пол у ног и снова уставилась на огонь.

Прошло много долгих минут. Наконец она стряхнула с себя грезы, наклонилась и подняла фигурки.

— Итак, — начала она, — Хьюго, ты пылаешь жаром, тебя лихорадит. Ты хочешь Кэтрин каждую минуту. Ты просто одержим ею. Ты совсем обезумел от желания. Только и думаешь о том, как бы вставить ей свой член. А ты, Кэтрин, очень довольна. Ты его сучка, его племенная кобыла, его девка, шлюха и сучка для порки. Он может делать с тобой все, что угодно, и ты одобряешь это. Ты забываешь обо всем, обо всем, кроме этого. Ты забываешь про страх, про соперниц и про врагов, потому что изнемогаешь от страсти, у тебя нет больше сил. Ты исполнена радости и веселья, потому что муж снова и снова прибегает к тебе, как пес, томимый жаждой, прибегает к корыту с водой.

На языке Элис все еще оставалась горечь недавней рвоты. Она прокашлялась, сплюнула в огонь и снова потерла одной фигуркой о другую.

— Он не смотрит на прочих женщин. Никто ему больше не нужен. Он сует в тебя член с такой яростью, словно хочет пробить им дорогу в райские кущи. — Девушка помолчала и с отвращением добавила: — И ты без ума от этого.

Она еще немного подержала обе фигурки, потом развязала ленточку, и куклы сразу распались, словно мужская фигурка была рада избавиться от плена. Элис слегка нахмурилась, размышляя о том, что это значит. Потом положила фигурку Хьюго на каменную плиту рядом с фигуркой его отца и стала поглаживать живот куклы Кэтрин.

— Семя его в тебе, — тихо произнесла она. — И ты зачала мальчика. Он увеличивается, и живот увеличивается вместе с ним.