Колдунья - Филиппа Грегори

— Кэтрин, — повелительно позвал Хьюго, — ты моя жена, и я приказываю тебе оставить девку в покое. Все завершилось к общему удовлетворению.

— К общему, да не к моему, — задыхаясь, возразила миледи. — Не к моему удовлетворению. Ты хотел увести меня из комнаты, как блеющую овечку. И я знаю почему. Решил избавить ее от испытания. Признайся! Я не кажусь тебе соблазнительной. И никогда не казалась. Ты попытался избавить эту потаскушку от необходимости доказывать, что она не ведьма. А почему? — Голос Кэтрин звучал все громче и пронзительней. — А потому, что она заколдовала тебя, вот ты и защищаешь ее. Защищаешь от праведного гнева своего отца. Ты готов поставить на карту его жизнь и мою жизнь тоже, и только ради того, чтобы заполучить эту девку! — Кэтрин бухнулась перед старым лордом на колени. — Испытайте ее! Испытайте эту ведьму! Заставьте ее предстать перед судом Божьим!

Старый лорд посмотрел на сына и хрипло сказал:

— Будь со мной честен. Ты действительно выгораживаешь ее? Ни один из нас не относится легкомысленно к черной магии. Даже если речь идет о девичьей любви. Есть ли у тебя хоть малейшее подозрение, что она ведьма?

Хьюго вымученно засмеялся.

— Ни малейшего, — небрежно бросил он. — Этого вообще быть не может. Но если вы желаете, милорд, пожалуйста, мы готовы. Просто мы и так потратили уйму времени на это дело. Оно наверняка вас утомило. Я не боюсь этой потаскухи. Просто не вижу причин продолжать. — Хьюго снова засмеялся, на этот раз натуральней. — Давайте покончим с этим и пойдем ужинать.

— Нет, — отрезал его светлость, прищурившись. — Элис может предстать перед Божьим судом. Если она невинна, то от этого не будет вреда, а вот в тебе, Хьюго, я не очень-то уверен. Да-да, в тебе, что касается этой истории, я уверен не очень. — Он обернулся к Элис. — Ты должна дать клятву. Делай все, что прикажет отец Стефан.

Испытывая глубокий страх, Элис на секунду прикрыла глаза. Бледное лицо ее приняло зеленоватый оттенок.

— Хорошо, — ответила она ровным голосом.

Священник шагнул вперед и протянул ей Библию.

— Левую руку положи на Святую книгу, — велел он. — Подними правую руку и повторяй: «Я, Элис из Боуэса, торжественно клянусь и утверждаю, что я не ведьма».

— Я, Элис из Боуэса, торжественно клянусь и утверждаю, что я не ведьма, — спокойно промолвила Элис.

В камине вдруг упало горящее полено, и над пламенем взвился яркий сноп искр. В комнате было так тихо, что все вздрогнули.

— Я никогда не занималась черной магией, — нараспев произнес священник.

— Я никогда не занималась черной магией, — эхом отозвалась Элис.

— Не имела сношений с дьяволом.

— Не имела сношений с дьяволом.

— Не смотрела в лицо ему, как и в лица слуг его.

— Не смотрела в лицо ему, как и в лица слуг его, — повторяла Элис.

Ритм этих клятв тяжелым грузом давил ей на плечи. Платье под мышками взмокло, холодный пот бежал по спине. Она изо всех сил старалась держаться невозмутимо, но от страха едва стояла на ногах.

— Не ложилась с дьяволом, а также ни с одним из слуг его или животных его.

— Не ложилась с дьяволом, а также ни с одним из слуг его или животных его.

Ужас сжимал Элис горло, во рту пересохло. Она облизала губы, но и язык был сух.

— Не кормила дьявола грудью, а также слуг его и животных его.

— Не кормила дьявола грудью, а также слуг его и животных его, — повторяла Элис.

— Не изготовляла фигур из воска, не занималась колдовством. Не призывала духов мертвых, ни колдунов и колдуний, ни волшебников, магов и нечистой силы.

— Не изготовляла фигур из воска, не занималась колдовством. Не призывала духов мертвых, ни колдунов и колдуний, ни волшебников, магов и нечистой силы.

Голос Элис слегка колебался, но она взяла себя в руки.

В абсолютной тишине маленькой комнатки она слышала, как гулко бьется ее сердце, ей казалось, что все это слышат и понимают: она смертельно напугана. Восковые куклы стояли перед глазами так отчетливо, что девушка была почти уверена: каждый, кто заглянет ей в глаза, тоже увидит их. Кончик пальца, которым она чертила пентаграмму, дрожал и горел. И под ногтем остались крохотные частицы муки.

— И в доказательство чистоты моей, не запятнанной этими дьявольскими навыками… — проговорил священник.

— И в доказательство чистоты моей, не запятнанной этими дьявольскими навыками…

Элис хотела прокашляться, но горло сжало, словно обручем.

— …я беру освященный хлеб этот, тело Господа нашего Иисуса Христа… — продолжал отец Стефан.

Девушка посмотрела на него, охваченная ужасом.

— Повторяй же, — поторопил священник, глаза его сузились, словно от внезапного подозрения.

— …я беру освященный хлеб этот, тело Господа нашего Иисуса Христа… — отозвалась Элис.

У нее не было больше сил держаться, голос прерывался от страха. Ноздри леди Кэтрин хищно раздувались, словно она чуяла этот страх.

Священник взял серебряный поднос и сдернул с него полотняную салфетку. Посередине, окруженная серебристым сиянием, лежала большая облатка с впечатанным сверху крестом.

— …и принимаю тело Господа нашего Иисуса Христа и вкушаю его, — произнес отец Стефан.

— …и принимаю тело Господа нашего Иисуса Христа и вкушаю его, — едва дыша, повторила Элис.

Она смотрела на толстую облатку и понимала, что не сможет ее проглотить. Горло сжимали железные обручи, во рту пересохло. Она обязательно подавится, и тогда ей конец.

— А если я дала ложную клятву, если на самом деле я ведьма, да застрянет хлеб у меня в глотке, и да свидетельствуют присутствующие здесь против меня и поступают со мной по воле своей, ибо я проклята, — напористо сказал отец Стефан.

Уже и слова застряли в глотке Элис. Она открыла рот, но не смогла проронить ни звука, попыталась прокашляться, но из горла вырвалось лишь глухое карканье.

— Ага! Она поперхнулась! — нетерпеливо вскрикнула леди Кэтрин. — Она поперхнулась уже на клятве!

— Говори же, Элис, — вмешался старый лорд, подавшись вперед.

— А если я дала ложную клятву, если на самом деле я ведьма, — прохрипела Элис, в горле которой словно кошки скребли, — да застрянет хлеб у меня в глотке, и да свидетельствуют присутствующие здесь против меня и поступают со мной по воле своей, ибо я проклята.

— Это тело Господа нашего Иисуса Христа, — пропел отец Стефан; он взял с подноса хлеб и поднес к лицу Элис. — Вкушай, дочь моя.

Девушка покачнулась, колени ее задрожали, темно-синие глаза помутились от ужаса. Вино прошлой ночи просилось вверх тошнотой и желчной горечью. Она попыталась сглотнуть, чтоб ее не вырвало, но у нее ничего не вышло. Желчь поднималась все выше. Элис поднесла ладонь ко лбу, покрытому липким, холодным потом. Она поняла, что как только откроет рот, ее немедленно вырвет.