Темная звезда - Вера Камша

— Как ты думаешь, может, попросить Жана-Флорентина защищать не меня, а его? С Преданным он подружится…

— Исключено. — Жаб был категоричен. — Мы присягаем один раз. Ты мой сюзерен, я поклялся охранять твою жизнь, и я это сделаю. К тому же, Проклятый меня побери, она представляется мне куда более ценной, чем жизнь принца!

Адмирал привычно пожал плечами — опровергать жабьи сентенции он уже не пытался, утешаясь тем, что поступал по-своему.

— Что ж, будем надеяться на рысьи когти и преданность Гардани. Роман, ты не очень задерживайся у Филиппа и у этих своих мудрецов. Знаешь, те, кто много плавал, знают, что у любой бури есть «глаз», где рождаются все вихри. Во мне все кричит, что «глазом бури» стала Таяна. И потом, ты так мало пел…

— Обещаю, когда все кончится, буду петь, пока тебе не надоест.

— Когда все кончится… Что ж, ловлю на слове. — Рене стиснул руку эльфа. Он улыбался, но Роман понял, что эландец не слишком-то надеется на скорую встречу.

Помахав рукой и изобразив самое беззаботное лицо из имеющихся в его арсенале, эльф тронул коня. Обрадованный Топаз пошел легким галопом. Неоседланная Перла как пришитая следовала за супругом. У поворота дороги менестрель оглянулся. Герцог все еще смотрел ему вслед. У эльфа сжалось сердце, он не мог не думать об охоте, развязанной прислужниками Осеннего Кошмара за теми, кого он оставлял в Таяне. И все равно Роман был убежден — никакие Пророчества не исполняются, если находятся те, кто бросает вызов судьбе. Возможно, в лице Архипастыря он найдет могущественного союзника, а Рене, что ж, он может за себя постоять, тем более теперь, когда заговор обезврежен.

Адмирал и принц не одни, с ними Преданный и Жан-Флорентин, у которого, при всей его сварливости и навязчивости, ума поболе, чем у сотни телохранителей. И все же… Все же это проклятое ощущение, что он предает их, что в конце пути по его, Романа, милости Рене и Стефана ожидает нечто более страшное, чем обычная смерть.

Эльф встряхнул головой, отгоняя пакостные мыслишки, и заставил-таки себя думать о делах более насущных, чем мутные предсказания старой Болотницы. До Кантиски месяц и неделя конного пути, но Топаз доберется за две дюжины дней. От Святого города до Пантаны еще полторы дюжины. Какое-то время придется ждать приема у Архипастыря, да и с Примеро за один день не разберешься. Затем месяц на обратный путь. Роман тронул поводья, и кони перешли на великолепную рысь. До осени он должен вернуться… До осени…

2228 год от В. И. 21-й день месяца Медведя.

Пантана. Убежище.

Астен Кленовая Ветвь аккуратно отложил в сторону белоснежное перо и с удовольствием перечел написанное. Только что законченное стихотворение завершало двойной венок сонетов, который Астен создавал несколько лет. Подождав, пока серебряные чернила высохнут, эльф бережно положил свиток в резную буковую шкатулку и вышел на улицу.

Близился вечер, и небо над Убежищем окрасилось нежными розовато-сиреневыми тонами, над белыми и розовыми цветами примул кружили первые ночные бабочки, в небе проступил бледный лунный серп. Астен с тихой радостью смотрел на причудливые облака, с удовольствием припоминая наиболее удачные строчки родившегося стихотворения.

Из блаженного состояния его вырвали слова «Приветствую вас, отец». Голос, произнесший их, был нежным и негромким, но для Астена он прозвучал подобно скрежету железа по стеклу.

Будь его воля, младший брат Местоблюстителя Лебединого трона отменил бы эти мучительные еженедельные встречи, но Нанниэль и ее дочь (он с трудом верил, что является отцом девушки) были фанатичными приверженцами старинного эльфийского этикета, родившегося в те дни, когда раса Перворожденных была хозяйкой Рассветных земель, как тогда называли нынешнюю Тарру.

Сам Астен давно не надевал ярких изысканных нарядов, нелепых на затерянном в болоте острове, где дожидались своей судьбы несколько сотен эльфов, отставших от своих собратьев в день Великого Исхода. Непритязательность Астена в одежде ставилась дочерью и женой ему в вину не меньше, чем судьба Нэо Рамиэрля, Нэо Звездного Дыма, первого за несколько веков эльфа-разведчика, по мнению матери и сестры, загубленного родным отцом и чародеями-людьми.

Сам Кленовая Ветвь так не считал. Более того, когда выросший среди смертных сын наконец был приведен в убежище магом Уанном, Астен с радостным удивлением обнаружил, что он и Роман понимают друг друга с полувзгляда.

Сын, как и отец, был предан музыке и слову, жил настоящим и будущим, а не вздыхал по безвозвратно ушедшему величию эльфов. Если бы Астен мог так же свободно, как и Роман, чувствовать себя среди смертных, он наверняка бы променял добровольное заточение на острове на странствия по дорогам Благодатных земель. Увы! Астен не был способен сыграть роль человека, а посему его жизнь состояла из занятий магией и поэзией, разговоров с Преступившими и помощи, которую он по мере своих сил оказывал брату, вот уже двенадцатую сотню весен оберегавшему затерявшихся эльфов.

Астен Кленовая Ветвь привык к такой жизни и даже находил в ней светлые стороны. Все было бы хорошо, если бы не тихая, но непреклонная Нанниэль, на которой он так опрометчиво женился, уступив настоянию Светлого Совета, и не Эанке Аутандиэль, Эанке Падающая Звезда, его дочь, с которой он вел постоянную войну, не выходя при этом из жестких рамок допотопного этикета. Вот и сейчас Астен, подавив вздох, протянул девушке точеную руку, которую та поцеловала, преклонив колени.

Эанке, как всегда, была одета по древнему обычаю. Длинные черные косы перевиты жемчужными нитями, голову украшает изысканная диадема, к которой крепится тончайшая вуаль, а платье цвета закатного неба стянуто золотым пояском. Длинные ресницы Эанке неодобрительно дрогнули при виде простой зеленой туники отца. Разумеется, она ничего не сказала — почтительная дочь не смеет делать замечания родителю, но Астен не сомневался — завтра же к нему явится с визитом Нанниэль и своим нежным музыкальным голосом ору, а то и две, будет перечислять его прегрешения, среди которых будет и сегодняшний костюм. Он же, как всегда, будет покорно выслушивать весь этот бред неудовлетворенной жизнью женщины.

Для себя Астен давным-давно понял, что поведение Эанке и ее матушки объясняется одним. Незаурядная красота обеих вкупе с высоким положением в клане, властными характерами, обилием свободного времени и старинными эльфийскими предрассудками заставляли их тосковать по прежнему величию расы.

Обе жаждали придворных интриг, поклонения, турниров в свою честь, внимания принцев и королей сопредельных держав, а вместо этого были обречены прозябать в Убежище среди горстки соплеменников, которых знали вдоль и поперек и которые в большинстве своем примирились с порядком вещей.

Временами неудовлетворенность Эанке выплескивалась в диких истериках, благодаря которым она лишилась даже того общества, которое могла бы иметь. Отец ее жалел, когда долго не видел, но к концу встречи обычно готов был либо убить своими руками, либо, зажав уши, бежать куда глаза глядят. В глубине души он был уверен, что Эанке платит ему той же монетой.