Музыка мертвых - Лариса Петровичева

Август поднялся по лестнице и вошел в библиотеку следом за Эммой и папашей Угрюмом, который в радость такого праздника надушился настолько ядреным одеколоном, что щипало в носу и хотелось немедленно закусить. На лестнице стоял Штольц со стопкой бумаг в руках, внимательно слушал госпожу Тротт, директрису и владычицу библиотеки, которая что-то говорила ему практически на ухо. Моро стоял на несколько ступенек выше и выглядел… Август не сразу подобрал слово, чтобы описать вид джиннуса — он был одновременно обескураженным и очень несчастным, словно кто-то посрамил его настолько, что хоть голову в петлю суй. Август отдал пальто слуге, который проворно поволок его за двери с вешалками, и вздрогнул: неожиданно Моро оказался у него за плечом.

— Тьфу ты, дрянь такая! — воскликнул Август. — Напугал!

Моро выразительно завел глаза, и глубокая вертикальная морщина, прорубавшая его лоб, сделалась еще глубже. Он крепко взял Августа под локоть и шепнул на ухо:

— Это случилось. Она артефакт.

Август ничего не понял. Что случилось? Кто артефакт?

— Ты пьян, что ли? — хмуро осведомился он. — Закусывать надо.

— Я тебе сейчас по харе закушу, — набычился Моро, и Август решил, что именно сейчас лучше его не поддевать. — Ползучий артефакт. Теперь он в ней. Теперь она сама — артефакт. Уразумел, дубина?

Август перевел взгляд на Штольца — совершенно спокойный изящный джентльмен, который говорит с дамой и готовится сыграть какие-то новинки. В нем ничего не изменилось, все было точно так же, как и вчера — и от этого невольно становилось жутко. У Августа даже живот заболел.

— Дьявольщина… — выдохнул он. — И что делать?

Моро пожал плечами. Его растерянность вместо привычного беспечного спокойствия почти выбивала почву из-под ног. Августу захотелось подойти к Штольцу, взять его за руку и увести отсюда — как можно дальше, туда, где он будет в безопасности.

— Тернер обещал, что убийств больше не будет, — произнес Моро, — но я ему не верю. Это не просто Ползучий артефакт. Это Энтабет. Знаешь, что это?

Август похолодел. Энтабет был легендарным Первым артефактом, который создал Господь. Считалось, что он дарует безграничную власть над материальным миром. Неудивительно, что его разыскивают настолько упорно: это та вещь, за которую будут убивать и умирать — как умерли родители Эрики, не выдав своего сокровища, как умерли все остальные жертвы Цветочника.

— Он сейчас в ней? — осторожно спросил Август. Штольц раскланялся с госпожой Тротт, улыбнулся Августу и быстрым шагом двинулся вверх по лестнице. Моро тотчас же подался за ним.

— Да, — бросил он через плечо. — После концерта мы уедем.

«Уедут», — повторил Август и решительно выдохнул:

— Я с вами.

Моро утвердительно кивнул — и только тогда Август с вышибающей дух ясностью понял, что он-то никуда не сможет уехать. Он привязан к Эверфорту до конца своих дней, он не сможет спасти ту, которую любит больше жизни. Август никогда не осознавал свою беспомощность настолько остро, как в эту минуту.

Он поднялся в зал, где уже рассаживались зрители, занял свое привычное место во втором ряду — зал наполняли разговоры и смех, но Август их почти не слышал: все звуки долетали до него словно через слой ваты. Говард, который сидел впереди со своим восторженным семейством, обернулся и, встревоженно посмотрев на Августа, спросил:

— Дружище, ты как? Здоров?

— Что? — переспросил Август. — А, да… Здоров. Не выспался.

— Ну это ничего, — кажется, Говард вздохнул с облегчением. — Мои-то клуши, вон, тоже всю ночь не спали, предвкушали.

— Мы не клуши! — хором заявили девицы и демонстративно отвернулись от отца семейства. Говард только головой покачал: дескать, я же говорил!

Постепенно зал заполнился зрителями. Август смотрел, как они занимают места, как величаво идет по проходу баронетта Вилма, как Мавгалли и Фирмен, верные друзья-выпивохи, усаживаются так, чтоб никто не заметил фляжек в их руках — и никого не видел. Эрика стала хранительницей Первого артефакта, Эрика была в смертельной опасности — а он не мог спасти ее и не в силах был что-то изменить.

Тревога звенела в голове испуганным колокольчиком. Моро, который стоял в проходе, казался памятником самому себе. Август выбрался в проход и подошел к нему, сам не зная, зачем это сделал. Моро покосился на него и негромко признался:

— Я его не чувствую.

— То есть? — спросил Август. Сдавило грудь: тревога наполняла его, обрывала дыхание. — Он же туда прошел, в кабинет госпожи Тротт. Я его видел три минуты назад.

Моро посмотрел на него так, словно с трудом удерживался от оплеухи.

— Его. Там. Нет, — повторил он вразбивку, и его светлые глаза вдруг налились густой тьмой, а лицо мгновенно сделалось осунувшимся и постаревшим, и Моро заговорил быстро-быстро, словно одержимый: — Я не чувствую его, an alaa asheur bih, an alaa…

То, что случилось потом, заняло не больше минуты — но Августу казалось, что время стало тянуться медленно-медленно. Высоко под потолком разлилось дрожащее серебряное зарево, и зал наполнился гудением и далеким нарастающим свистом. Кто-то из зрителей испуганно ахнул, и краем глаза Август заметил, как поднялись полицейские, вынимая табельное.

А потом зарево сгустилось, наполняясь тьмой, и выплюнуло черную фигурку Штольца.

Он падал медленно-медленно — казалось, можно было протянуть руку и подхватить его, как перышко. Но Штольц рухнул прямо на рояль — звук был похож на тот, который бывает, когда отбиваешь мясо. И рояль завыл, заревел, зарыдал, что-то в нем громко хрустнуло. Струны рванулись во все стороны, словно металлические змеи, клавиши брызнули на паркет выбитыми зубами, листы с нотами разлетелись перепуганными белыми птицами. Штольц безжизненно соскользнул с рояля на пол, и Август отчетливо услышал хруст его костей.

Зарево угасло. Изломанное тело Штольца лежало на полу, кровь из разбитой головы натекала на паркет, и роза в губах была краснее этой крови. Он был мертв — Август видел достаточно мертвецов, чтобы понять: все кончено. Все кончено.

Кто-то из женщин закричал.

Несмотря на все то, что произошло за день, Эрика смогла заснуть — и спала крепко и без сновидений. Ее разбудил стук почтового ящика и негромкое ворчание почтальона, который никак не мог засунуть в прорезь стопку писем от поклонниц. Эрика села в кровати, задумчиво провела по лицу ладонями и прислушалась к себе.

Ничего. Вчера Первый артефакт еще возился в ее теле под правой грудью, но теперь никак не давал о себе знать. Эрика дотронулась до груди — ничего, чистая кожа.

Господи Боже, это было невероятно, непостижимо! Эрика не могла подобрать слов, чтобы описать то, что чувствует. Ей казалось, что она вот-вот взлетит от волнения и трепета. К ней в конце концов пришло то, из-за чего погибли ее родители — и Эрика знала, что сделает все для того, чтобы их страшная смерть не была напрасной.