Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

– Ты же знаешь, что я хочу тебя.

– Это не тайна. Ты только-только открываешь для себя постельные радости. Мужчина с моими недостатками быстро учится доставлять женщине удовольствие.

От такого жестокого ответа внутри у нее все сжалось от боли и гнева. Даже после ночи, которая была у них, он не может заставить себя поверить ей. Каждый день, проведенный с ним, лишь увеличивает те страдания, которые он способен ей причинить. Она всю жизнь твердила, что никогда не поставит себя в зависимость от мужчины. Похоже, что, отдавшись Джозефу, она открылась целому миру боли. Права она была, что боялась. Но теперь слишком поздно защищать себя.

– Не оскорбляй нас обоих.

Он вздохнул и, подтянувшись повыше, оперся об изголовье.

– Bella, давай не будем ссориться. Ты в моих объятиях – это такая радость. Не порть ее.

– Тебе не нужно завязывать мне глаза, чтобы найти радость, Джозеф, – огрызнулась она, пытаясь вдолбить правду в его упрямую голову.

Глаза его были холодными и мрачными, когда остановились на ней.

– Позволь мне играть в свои игры, Сидони. От них никому не будет вреда.

Она тяжко вздохнула, удрученная его непробиваемым упрямством и собственным бессилием. Он ни за что не признается, что она не такая, как те, другие женщины, которые оставили в его душе шрамы не менее глубокие, чем те, что оставил какой-то бандит у него на лице.

– В первый раз мы занимались любовью без повязки.

Мрачная улыбка промелькнула у него на губах.

– Ты так стремительно налетела на меня, что я не успел подготовиться.

– Ты не особенно сопротивлялся.

– Я думал, что ты навсегда покинула меня. Был сам не свой.

А, наконец-то. Признание, что она нужна ему, пусть даже он не осознает этого. Сидони лелеяла надежду, что, прежде чем закончится эта неделя, он отдаст ей всего себя, целиком.

– А когда завязываешь мне глаза, чувствуешь себя собой?

– Именно. – Он взял повязку и протянул ей.

Минуты душераздирающей честности и откровенности истекли. Она так ясно видела, как он воздвигает между ними настоящую стену.

– Считай это моей причудой, но мне невыносима мысль, что кто-то наблюдает за мной, когда я с женщиной.

– Тебе невыносима мысль, что ты можешь перестать быть хозяином положения.

Джозеф улыбнулся.

– И это тоже. – Помолчал. – Ты недовольна?

Сидони вздохнула. Черт бы побрал ее мягкое сердце! Она нужна ему, и если единственный дар, который он примет, – это сексуальное удовольствие, она смирится с этим. Пока.

– Довольна. – Сидони выхватила у него повязку. – Ладно, будь по-твоему.

– Я позабочусь, чтобы ты не пожалела об этом.

Подождав, когда она завяжет глаза, Джозеф набросился на нее с такой страстью, которая сожгла дотла ее последние сомнения.

Следующие два дня пронеслись в вихре чувственных удовольствий. Сидони существовала в мире, который не имел никакой связи с ее прежней жизнью, до того как Джозеф Меррик сделал ее своей. Ей бы стыдиться, какой распутницей она стала, но Сидони, напротив, впервые чувствовала себя по-настоящему свободной. Но, несмотря на всю ту радость, которую она находила в объятиях Джозефа, Сидони все время мучительно остро осознавала, что их время сочтено.

Неизбежно, безжалостно наступил их последний день. Никто из них не упоминал об этом, но взаимное осознание неумолимо надвигающейся разлуки отравляло воздух. Сейчас они были в библиотеке, и Сидони наблюдала за Джозефом, запечатлевая в памяти каждую подробность, ибо скоро воспоминания о нем – это будет все, что у нее останется.

«Как же я смогу завтра уехать?»

Час назад они спустились вниз. Спальня стала их уединенным, желанным убежищем, которое никто из них не хотел покидать. Но Джозеф упомянул что-то о маршруте их с отцом путешествия на яхте вдоль греческого побережья и сейчас полулежал на диванчике в оконной нише, держа на коленях открытым Большой атлас.

С тех пор как она стала любовницей Джозефа, золотые часы физического удовольствия сплелись в вечность. От мысли, что придется прервать эту драгоценную, полную жизни связь, Сидони хотелось плакать. Но она не плакала. Ни разу. У нее будет с лихвой времени на слезы после того, как она уедет.

– Что такое? – Перевернув страницу атласа, Джозеф поднял глаза.

– Я размышляла, что будет сегодня на обед. – Сидони восседала на столе, выставляя себя напоказ. На ней было красное платье, а волосы в беспорядке рассыпались по спине.

Улыбка зажгла его глаза.

– Так ли это?

Она бросила на него взгляд из-под ресниц, который, как она уже знала, сводит его с ума.

– Ладно, рассказать тебе, о чем я на самом деле думаю?

– Если хочешь.

Свет, льющийся в высокие окна, поблескивал на чересчур отросших волосах Джозефа. Он был в бриджах и свободной рубашке с расстегнутым воротом. Как устоять против желания прикоснуться к нему? Хотя предвкушение лишь обостряет чувства.

– Хочу. – Сидони улыбнулась и провокационно поболтала босыми ногами. – Я думала, если б знать, что распутничать – это так увлекательно, то уже давным-давно соблазнила бы какого-нибудь садовника.

Джозеф резко захлопнул книгу, подскочил с дивана и в три шага преодолел расстояние между ними.

– Держитесь подальше от садовников, сударыня.

– Они не станут возражать.

Боже правый, и когда это она успела превратиться в такую беззастенчивую кокетку? Ей не следовало бы получать такое удовольствие от его явной ревности.

– Ничуть не сомневаюсь. – Джозеф оперся руками о стол по обе стороны от нее. Он не дотрагивался до нее, но его большое мощное тело было так близко, что Сидони слышала стук сердца. – Но они для тебя – табу. Как и лакеи, форейторы и пастухи. А также мясники, пекари и свечники.

Сидони вдохнула полной грудью запах Джозефа. Даже дрожа от желания, она постаралась сохранить легкомысленный тон. Ей нравилось дразнить его. В последние несколько дней она обнаружила, что поддразнивания приводят к одному определенному исходу.

И этот исход нравился ей даже больше, чем сами поддразнивания.

Она медленно отклонялась назад на руках до тех пор, покуда грудь не натянула до предела вырез платья. После того как она провела два дня по большей части раздетой, одежда казалась всего лишь уступкой приличиям.

– Как невыносимо скучно!

– Совершенно верно. – Взгляд его опустился к ложбинке груди, бесстыдно выставленной напоказ, и ноздри раздулись. Она всегда считала свою грудь чересчур пышной, но быстро обнаружила, что Джозефу это явно нравится.

– И несправедливо.