Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

Однажды на рассвете возле кораблей появился Тесей. Антиопы с ним не было. Я поскакала к Курганному городу и обнаружила её на ристалище, предающейся в одиночку воинским упражнениям. Потом, искупавшись, бывшая царица отправилась на Совет. Её нежданное появление превратило лагерь в гудящий улей. При этом Антиопы сторонились; я никогда не сталкивалась с подобным отчуждением. Наверное, окажись она просто побеждена страстью, ей бы это спустили. Тут нечем гордиться, но к тому, что женщина повалялась на траве, сжимая в объятиях мужчину, можно отнестись и снисходительно. Сохнуть и страдать из-за неразделённой любви тоже дозволялось. И хотя эти чувства желательно не делать всеобщим достоянием, подобная слабость всё же простительна. Но Антиопа отдала Тесею то, что принадлежало всему народу. Тал Кирте относились к подобным поступкам с ненавистью, а потому возненавидели и её.

Степные кобылицы сбиваются в табуны, куда не допускают «сражённых божьей секирой», то есть отмеченных уродством или поражённых заразой. Точно так же и тал Кирте отторгали от себя ту, которая ещё недавно была их царицей и защитницей.

Антиопу не задевали, не оскорбляли, не поносили бранными словами, но при её приближении все отворачивались и расступались, как перед прокажённой. От неё шарахались даже лошади, и я, стыдно сказать, поступала так же.

Антиопа сносила всеобщее презрение молча. Она не приближалась к Тесею, каждое утро выезжала на ристалище, где упражнялась с оружием верхом на Хлебокраде, а на ночь ставила свою одинокую палатку вдали от общего лагеря.

Но стычка с Элевтерой — первая после столкновения после боя — всё же произошла. Случилось это на Совете, в присутствии множества любопытствующих.

Объявив о том, что афиняне готовят корабли к отплытию, Элевтера открыто спросила у Антиопы, собирается ли та отправиться с эллинами.

— Если я вздумаю поступить так, сестра, — ответила Антиопа, — ты меня не остановишь.

— Это говорит твоя промежность, потаскуха! — отозвалась Элевтера. — Меня тошнит, ибо ты смердишь, как кобыла во время течки.

— Не понимаю, сестра, отчего ты так гневаешься? — промолвила Антиопа. — Мои чувства к этому молодому мужчине ничего не меняют в наших отношениях и никак не умаляют любви, которую я испытывала и испытываю к тебе. Ты же ненавидишь его исключительно из зависти и ревности.

— Мне известно, кого, а вернее, что ты любишь, ложная сестра, — огрызнулась Элевтера. — Предмет твоей страсти болтается между ног у этого чужестранца. Что есть такая любовь, как не умопомрачение? И каков может быть её итог, кроме окончательного безумия? В своё время мы с тобой принесли клятву воительниц, обязывавшую нас всегда свято хранить свободу, не поддаваясь страху или гневу, каковые сопутствуют обладанию и, следовательно, должны быть чужды доблестному сердцу. Любовь же есть наивысшая форма обладания. Я вижу, Антиопа, как она всецело овладела тобой, и эта мерзостная картина вызывает у меня отвращение!

— Ответь мне, Элевтера, что за «свободу» ты чтишь? Разве свобода — в том, чтобы ты, я и все тал Кирте жили особняком от всего человечества, уподобившись ошибкам природы вроде кентавров или сатиров? Бог создал мужчин и женщин как половинки единого целого!

— Да, половинки, — прервала её Элевтера. — Ты сама это сказала!

— Ты хочешь стать моим врагом? — спросила Антиопа.

— А ты хочешь предать меня? — ответила вопросом на вопрос Элевтера.

Сёстры зашумели, причём в поддержку Антиопы не прозвучало ни одного голоса. Напротив, всё славили Элевтеру.

— Очнись, сестра! — воскликнула Элевтера, воодушевлённая всеобщим одобрением. — Этот бродяга околдовал тебя! Ты и вправду веришь, будто его вдохновляет любовь? Вздор! Говорю тебе, он падок лишь на то, что находится у тебя между ног. Как и всякий жеребец, он чует, когда кобыла готова к случке, но какую из кобылиц покрыть — для него не имеет значения. Чем ты отличаешься от Ариадны, от Фёдры, от десятков других, с которыми он совокуплялся до тебя и будет совокупляться после тебя? Как ненавистна мне его гордыня! Достаточно представить себе этого напыщенного петуха, похваляющегося...

— Ты обратишь против меня оружие, Элевтера? — прервала её бывшая царица.

— А ты, Антиопа, ты выступишь с этим чужаком против своего народа?

— Имей в виду, Элевтера, я владею оружием не хуже тебя, — молвила Антиопа.

— Отвечай прямо! — потребовала Элевтера. — Пусть свободный народ знает, в кого ты превратилась!

Антиопа промолчала.

— Ну что ж, шлюха, это тоже ответ! — вскричала Элевтера. — Раз так, убирайся к нему! Но знай: с того момента, как твоя нога ступит на борт корабля этого негодяя, мы с тобой станем смертельными врагами!

С этими словами Элевтера резко повернулась и, не оглядываясь, покинула Совет.

Была ли Антиопа беременна уже тогда? Не знаю.

Знала ли она сама о том, что понесла? Сказать не возьмусь. Но в том, что мальчик, названный Ипполитом, был рождён ею в Афинах менее чем через год после описанных событий, может убедиться каждый умеющий считать.

Дни, последовавшие за стычкой между Элевтерой и Антиопой, запомнились мне, прежде всего, как время исключительного возбуждения. Боевой дух племени был высок; в честь победы при Танаисе проводились игры и жертвоприношения. Наши соотечественницы стяжали славу и завоевали множество почётных трофеев. Те, кому посчастливилось оказаться в числе победительниц, жаждали большего, а их сёстры, упустившие эту возможность и побуждаемые завистью к увешанным скальпами подругам, мечтали о возможности «окрасить клинки».

Тесей и его люди быстро готовили корабли; они спешили отплыть домой или, по крайней мере, убраться из Амазонии прежде, чем свободному народу придёт в голову блажь присоединить к своим трофеям и их скальпы.

Отряды верховых воительниц и так уже пристрастились проводить учения на прибрежной полосе, возле стоянки эллинских кораблей. По ночам эти горячие головы разбивали палатки и разводили костры под боком у эллинов. До самого утра из амазонского стана доносились воинственные песни и боевые кличи.

Люди Тесея не могли сомкнуть глаз, и вынуждены были, даже работая над оснасткой кораблей, держать оружие под рукой. Свою стоянку им пришлось обнести частоколом, ставшим границей между влюблёнными сердцами.

Моё сердце разрывалось от страха. Во-первых, я боялась за Дамона, а во-вторых, с ужасом думала о предстоящей разлуке. Никто не знал, когда корабли покинут наше побережье: Тесей мог отдать приказ к отплытию в любой момент. Толчком к этому послужит какая-нибудь агрессивная выходка со стороны одной из наших соплеменниц... Да и афинянам непросто ощущать нависшую над ними постоянную угрозу.

Не в силах больше терпеть, я нашла способ связаться с моим возлюбленным, и он сообщил мне, что, если потребуется, спрыгнет с корабля, лишь бы только остаться со мной. Мы надеялись устроить свою жизнь среди свободного народа или, на худой конец, бежать вдвоём в какую-нибудь дальнюю страну.