Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Артемиза в ужасе закричала. Ведь она по-настоящему любила Лорэна.

— Артемиза, — сказал Лорэн, вы положили жизнь цветочницы на одни весы с жизнью Мориса и вашего возлюбленного? Если это так, то я заявляю, что отныне не считаю вас богиней Разума и стану называть вас богиней Безумия.

— Бедная Элоиза! — воскликнула бывшая танцовщица из Оперы. — Я предаю тебя не по своей вине.

— Ну хорошо, дорогая, — сказал Лорэн, протягивая ей лист бумаги. — Вы мне уже назвали ее имя, а теперь скажите ее фамилию и адрес.

— О нет, писать — никогда! — воскликнула Артемиза. — Лучше я вам скажу.

— Так скажите и не беспокойтесь, я его не забуду.

И Артемиза назвала Лорэну фамилию псевдоцветочницы.

Ее звали Элоиза Тизон и проживала она на улице Нонадьер, в доме 24.

Услышав это имя, Лорэн вскрикнул и побежал.

Но не успел он добежать и до конца улицы, когда Артемизе вручили письмо.

В этом письме было всего три строки:

«Ни слова обо мне, дорогая подруга. Если ты откроешь мое имя, то это меня бесповоротно погубит. Не говори обо мне до завтра, сегодня вечером я покидаю Париж.

Твоя Элоиза».

— Боже мой! — воскликнула будущая богиня, если бы я только знала об этом, я бы, конечно, потянула время до завтра.

Она бросилась к окну, чтобы вернуть Лорэна, но его уже не было видно.

Весть о случившемся за несколько часов облетела весь Париж. Болтливость в то время способствовала тому, что большинство политических вопросов решалось на улице.

Ужасный и угрожающий отзвук этого события дошел и до старинной улочки Сен-Жак. Спустя два часа там уже знали об аресте Мориса.

Благодаря активности Симона, все детали заговора быстро распространились за пределами Тампля, но, поскольку каждый толковал их на свой лад, до кожевенника, правда, дошла в несколько искаженном виде. Говорили об отравленном цветке, который якобы передали королеве для того, чтобы с его помощью она усыпила стражу и выбралась из Тампля. К этим слухам прибавились подозрения насчет надежности отряда, приведенного накануне Сантерром. Уже назывались имена многочисленных жертв.

Но на старинной улочке Сен-Жак была известна точная картина происшедшего. Моран с Диксмером, когда до них дошли эти слухи, сразу же покинули дом, оставив Женевьеву одну в сильном отчаянии.

Действительно, случись с Морисом несчастье, — виновата в этом была бы только Женевьева. Ведь именно она собственной рукой довела молодого человека до тюремной камеры, в которой он сейчас оказался запертым, и откуда он, по всей вероятности, выйдет только для того, чтобы отправиться на эшафот.

Нет, Морис не заплатит своей головой за каприз Женевьевы. Если Мориса приговорят, Женевьева пойдет в трибунал и всю вину возьмет на себя, признавшись во всем. Она сама будет отвечать за все и ценой своей жизни спасет Мориса.

И Женевьева вместо того, чтобы вздрогнуть при мысли умереть за Мориса, напротив, нашла в ней горькое счастье.

Она любила молодого человека, она любила его больше чем следовало бы женщине, которая ему не принадлежала. Для нее это был способ вернуть Богу свою душу такой же чистой и незапятнанной, какой она получила его от Всевышнего.

Выйдя из дома, Моран и Диксмер расстались. Диксмер отправился на улицу Кордери, а Моран побежал на улицу Нонандьер. Добравшись до моста Мари, Моран заметил толпу праздношатающихся и любопытных, которые обычно собирались вокруг какого-нибудь происшествия. Так вороны слетаются на поле битвы.

При виде толпы Моран остановился, ноги у него подкосились, и он вынужден был опереться на парапет моста.

Через несколько секунд он призвал свою способность собираться во время сильных потрясений, смешался с толпой и поинтересовался, что происходит. Ему сказали, что десять минут назад с улицы Нонандьер, дом 24 увели молодую женщину, виновную в преступлении, застали ее за упаковкой чемоданов.

Моран также узнал, где должны были допрашивать бедную девушку. Ему сообщили, что ее повезли в секцию Матерей, и он тотчас направился туда.

Клуб был переполнен. Но тем не менее Моран, поработав локтями и кулаками, пробился к трибуне. Первое, что он увидел, была высокая благородная фигура и гордое лицо Мориса, стоявшего у скамьи подсудимых, готового взглядом испепелить Симона, который в этот момент как раз разглагольствовал.

— Да, граждане, — кричал он, — гражданка Тизон обвиняет гражданина Линдея и гражданина Лорэна. Гражданин Линдей рассказывает о какой-то цветочнице, на которую он хочет свалить вину за свое преступление. Но я хочу вас предупредить заранее, цветочницу, конечно же, не найдут. Это заговор аристократов, которые пытаются свалить вину друг на друга, потому что они трусы. Вы хорошо видели, что гражданин Лорэн быстро убрался, когда все это случилось. Его не найдут точно так же, как и цветочницу.

— Ты лжешь, Симон, — яростно произнес чей-то голос. — Его не нужно искать, потому что он здесь!

И Лорэн вошел в зал.

— Пропустите меня, пропустите! — закричал он, пробиваясь вперед.

И занял место рядом с Морисом.

Это появление Лорэна, показавшее всю силу характера молодого человека, произошло очень естественно, без всякой напыщенности и манерности. Оно произвело огромное впечатление на присутствующих, которые принялись ему аплодировать и кричать: «Браво!».

Морис только улыбнулся и протянул руку своему другу, сказав при этом себе: «Я был уверен, что не останусь долго в одиночестве на скамье подсудимых».

Собравшиеся в зале с видимым интересом глазели на этих молодых красивых людей, которых обвинял завидующий их молодости и красоте гнусный сапожник из Тампля.

Сапожник заметил, что по отношению к нему обстановка в зале меняется в худшую сторону. Тогда он решил нанести последний удар.

— Граждане, — завопил он, — я требую, чтобы выслушали отважную гражданку Тизон, я требую, чтобы она говорила, я требую, чтобы она обвиняла.

— Граждане, — остановил его Лорэн, — я требую, чтобы до этого была выслушана молодая цветочница, которую только что арестовали и скоро доставят сюда.

— Нет, — сказал Симон, — это будет еще один лжесвидетель, какой-нибудь сторонник аристократов. Гражданка Тизон и сама сгорает от желания оповестить правосудие.

Тем временем Лорэн разговаривал с Морисом.

— Да, — кричали на трибунах, — пусть дает показания гражданка Тизон!

— Гражданка Тизон в зале? — спросил председатель.

— Конечно, она здесь, — воскликнул Симон. — Гражданка Тизон, скажи, что ты здесь!

— Я здесь, гражданин председатель, — ответила тюремщица, — но, если я все расскажу, мне вернут мою дочь?