Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Симон зарычал.

— Здесь лежала записка! — вопил он. — Здесь была записка! Берегись, гражданин гвардеец, очень нужно, чтобы она нашлась!

И он быстро побежал вниз, оставив ошеломленного Мориса.

Через десять минут три члена Коммуны уже входили в башню. Королева еще находилась на площадке, и был дан приказ оставить ее в полном неведении относительно того, что только что произошло в башне. Члены Коммуны поднялись наверх.

Первое, что им бросилось в глаза, красная гвоздика, которую королева все еще держала в руке. Удивленно переглянувшись, они подошли к ней.

— Отдайте цветок, — сказал старший из них.

Королева, для которой их появление было неожиданным, вздрогнула и замерла в нерешительности.

— Отдайте цветок, сударыня, — воскликнул Морис с каким-то страхом.

Королева протянула гвоздику.

Старший из членов Коммуны взял цветок и ушел, за ним последовали его коллеги. Они прошли в соседнее помещение, чтобы осмотреть цветок и составить протокол.

Разломав гвоздику, увидели, что внутри было пусто.

Морис перевел дыхание.

— Минуточку, минуточку, — сказал один из членов Коммуны, когда гвоздика оказалась раскрытой. — Лунка пуста, это правда, но в ней, наверняка, была спрятана записка.

— Я готов, — произнес Морис, — дать все необходимые объяснения, но прежде я прошу меня арестовать.

— Мы учтем твое пожелание, — ответил старший из членов Коммуны, — но мы не имеем на это права. Ты слишком известен, как настоящий патриот, гражданин Линдей.

— Я своей жизнью отвечаю за друзей, которых имел неосторожность привести с собой.

— Ни за кого не следует ручаться, — ответил ему обвинитель.

Со двора доносился шум.

Это Симон после напрасных попыток найти унесенный ветром маленький клочок бумаги, побежал к Сантерру и рассказал ему о попытке похищения королевы со всеми дополнениями, на которые только было способно его соображение. Тампль был блокирован, караул сменили к большой досаде Лорэна, который протестовал против этого оскорбления, нанесенного его отряду.

— Ах ты, мерзкий сапожник, — сказал он Симону, погрозив ему саблей, — это тебе я обязан подобной «шуткой». Ну что же, будь спокоен, я отплачу тебе за это.

— А я думаю, что скорее ты за все это заплатишь нации, — ответил тот, потирая руки.

— Гражданин Морис, — сказал Сантерр, — ты поступаешь в распоряжение Коммуны, там тебя допросят.

— Слушаюсь, генерал. Я уже просил арестовать меня, прошу сделать это сейчас.

— Подожди, подожди, — злорадно прошептал Симон, — мы постараемся обделать твое дело.

И он направился к жене Тизона.

Целый день во дворе, в саду и его окрестностях искали маленький кусочек бумаги, послуживший причиной поднявшегося шума. Уже не было сомнений в том, что эта записка являлась предвестником очередного заговора.

Отдельно от мадам Елизаветы и дочери допросили королеву. Но она ничего не сказала, кроме того, что встретила на лестнице молодую женщину с букетом гвоздик и взяла из этого букета один цветок.

Причем она взяла цветок только после того, как это разрешил Морис. Ей больше нечего было добавить к сказанному, и это была правда во всей своей простоте и силе.

Обо всем этом было сообщено Морису, когда очередь дошла до него. Он подтвердил показания королевы, сказав, что они точны и искренни.

— Так что же, — сказал допрашивающий, — значит имел место заговор?

— Но это невозможно! — воскликнул Морис. — Ведь я сам, обедая у мадам Диксмер, предложил ей прийти посмотреть на королеву, которую она никогда прежде не видела. И мы ничего не назначали заранее, ни дня, ни способа, которым сделаем это.

— Но при ней были цветы, — констатировал допрашивающий. — Она заранее приготовила букет?

— Вовсе нет. Это я купил его у цветочницы, которая подошла к нам на углу улицы Вьей-Одриетт.

— Этот букет выбрала сама цветочница?

— Нет, гражданин, я выбрал его сам среди десяти или двенадцати. Правда, я выбрал самый красивый.

— Можно ли было в течение того времени, пока вы шли сюда, засунуть в цветок записку?

— Невозможно, гражданин. Я ни на минуту не покидал мадам Диксмер. И чтобы вложить записки в каждый цветок букета, а именно это утверждает Симон, понадобилось бы по меньшей мере полдня.

— Но хватило бы времени, чтобы вложить записки хотя бы в пару гвоздик?

— Я видел сам, как узница наугад вытащила цветок, отказавшись принять весь букет.

— Как я понимаю, гражданин Линдей, ты считаешь, что никакого заговора не было?

— Заговор существует, — ответил Морис. — И я первый готов утверждать это. Только мои друзья не имеют к нему никакого отношения. Однако, чтобы оградить нацию от тревог, я предлагаю залог и сажаю себя под арест.

— Ну уж нет, — сказал Сантерр. — Разве так поступают с такими, как ты, истинными революционерами? Если ты посадишь себя под арест, чтобы ответить за друзей, то я должен буду тоже оказаться под стражей, потому что несу ответственность за тебя. Но ведь доноса, как такового, нет? Никто не знает, что произошло. Мы удвоим наблюдение, а особенно — ты, и все узнаем без огласки.

— Спасибо, командир, но я вам ответил так, как ответили бы вы, находясь на моем месте. Мы не должны ограничиваться Тамплем, нам нужно отыскать цветочницу.

— Цветочница далеко, но будь спокоен, ее будут искать. А ты понаблюдай за друзьями, я же займусь Тамплем.

Но они совершенно не подумали о Симоне, который на этот счет имел свои соображения.

Он появился в конце разговора, чтобы узнать новости. Ему сказали о решении.

— Ах так! Значит нужно только донесение по всей форме, чтобы состряпать дело, — сказал он. — Подождите же пять минут, я принесу его вам.

— От кого же? — спросил один из членов Коммуны.

— От мужественной гражданки Тизон, которая изобличит тайные происки сторонника аристократии Мориса, и интриги другого ложного патриота из числа его друзей по имени Лорэн.

— Будь осторожнее, Симон! Рвение в интересах нации, похоже, затуманивает тебе голову. Морис Линдей и Гиацинт Лорэн — проверенные патриоты.

— Пусть это решит трибунал, — ответил Симон.

— Хорошенько подумай, Симон. Ведь это будет постыдный процесс для всех истинных патриотов.

— Позорный или нет, что мне за дело до этого? Разве я боюсь скандала? По крайней мере, люди узнают всю правду о тех, кто предает.

— Итак, ты настаиваешь на том, чтобы сделать донесение от имени жены Тизона?