Без аккомпанемента - Марико Коикэ

Вопреки моим ожиданиям, Ватару в ответ решил позвонить по телефону. Как раз в это время тетка была занята с учениками, поэтому трубку взяла я.

— Спасибо за записку, — произнес Ватару. — Месяц тянулся долго. Дольше, чем я ожидал.

Я глубоко вздохнула и, стараясь не разрыдаться, ответила:

— Для меня тоже. Как поживаешь?

— Да так себе, не очень. А ты?

— Я тоже не очень, — ответила я и хотела уже было спросить, как дела у Юноскэ, но вопрос застрял у меня в горле. Мне не хватило мужества произнести вслух это имя. Я чувствовала себя так, будто у Ватару есть любимая жена и я собираюсь о ней поговорить. Вместо этого я спросила про Сэцуко: — Что-то мы давно не встречались с Сэцуко-сан. Как она там, в порядке?

— Я видел ее неделю назад. У нее все в порядке. Иногда помогает в лавке. Она у них там сейчас заместо рекламы.

— Правда? — улыбнулась я. — Представляю, как красиво это выглядит: Сэцуко-сан в кимоно торгует сладостями. Прямо как в кино.

— Да уж, — сказал Ватару. После этого мы оба ненадолго замолчали. Я облизала пересохшие губы и покрепче сжала рукой телефонную трубку.

— В следующую субботу, после обеда я хотел бы встретится с тобой в чайном домике, — неуверенным тоном произнес Ватару, как будто переводил английскую фразу на японский язык. — Идет?

— В чайном домике?

— Да. Но если ты не хочешь, можно где-нибудь в другом месте.

— Нет, я хочу. Только…

— Юноскэ не будет, — спокойно, без каких-либо эмоций произнес Ватару. — Он в субботу утром уезжает в Токио. Так что в домике не будет никого. Если тебя это устраивает…

— Я приду, — выпалила я.

— Хорошо, — сказал Ватару и в завершение разговора добавил: — Твое длиннющее письмо я перечитывал много раз. Я очень благодарен тебе за это письмо.

Повесив трубку, я вышла в сад. Стояла солнечная безветренная погода. Во всех уголках сада чувствовалось дыхание осени. Подбежал Могу. Я погладила его по головке и взяла на руки, чувствуя, как напряжено его тельце, покрытое каштановой шерстью. От Могу пахло псиной, землей и солнечным светом. Прислушиваясь к доносящимся из дома тихим звукам этюда Черни[42]в чьем-то ужасно неумелом исполнении, я зарылась лицом в мягкую собачью шерсть.

В следующую субботу, ровно в час дня я уже пролезала через отверстие в живой изгороди, ведущее к чайному домику. Прошедший накануне вечером дождь насквозь промочил и изгородь, и густые заросли папоротника, окружавшие выложенную камнями тропинку.

Чувствуя, как от волнения начинают дрожать коленки, я повторяла себе: «Только ни о чем не думай! Думать бесполезно. Если тебе не хватает смелости думать, чтобы сделать какие-то выводы, то и не надо притворяться, что думаешь. Лучше плыть по течению».

Медленно переступая с камня на камень, я подняла лицо и взглянула на бамбуковую рощу. Заросли тропического бамбука беззвучно покачивались, освещенные прозрачными лучами осеннего солнца. За листьями виднелась почерневшая крыша чайного домика. Он никуда не делся и стоял на том же месте, что и раньше.

Внезапно я остановилась, увидев, что прямо перед домиком стоит Эма. На ней был надет горчичного цвета свитер и темная мини-юбка, а на ногах — черные ботинки на шнурках. После того, как я ее увидела, она еще какое-то время не замечала меня, глядя вдаль и непрерывно жуя жевачку.

Прошло двадцать лет, но я в мельчайших подробностях могу вспомнить, как Эма выглядела в тот день. Она стояла, прислонившись к краю узкого лаза, который служил входом в чайный домик. Руки праздно сложены на груди, длинные стройные ноги слегка скрещены. Плетеная кожаная сумка коричневого цвета сползла с плеча и мерно покачивается в такт жевательным движениям.

Все это запомнилось мне не потому, что ее поза была по-взрослому красивой. Да, она умела одеваться и в полный рост выглядела так, будто сошла с фотографии в модном журнале, но это было не главное. Что-то в ней было не так, не похоже на ту Эму, которую я знала до сих пор. Не знаю, как это выразить. Может быть, я ошибалась. Но она выглядела какой-то очень приземленной и очень обыденной. Казалось, если на нее прямо сейчас надеть передник и поместить ее в залитую солнцем маленькую квартирку, чтобы она, напевая себе под нос, начала складывать высохшее белье — то это будет самая подходящая для нее обстановка.

Почувствовав мое присутствие, Эма испуганно повернула голову. Тонкие, словно веточки ивы, брови поползли вверх, а рот расплылся в улыбке.

— Ба, Кёко! — воскликнула она. — Давненько! Ты вообще где была? Что делала?

Мелкими шажками Эма подбежала ко мне. Ее внушительных размеров груди, словно спелые плоды, тяжело покачивались под свитером.

— А я тебе звонила, — сказала она. — Но каждый раз подходила твоя суровая тетя и говорила: «Кёко сейчас занимается».

Я впервые об этом слышала, но все-таки сказала Эме: «Извини». Видимо, тетка решила, что наши с Эмой разговоры длятся до неприличия долго и несколько раз просто не передавала мне трубку. Но я совсем на нее за это не сердилась. Наоборот, была благодарна. Ума не приложу, о чем бы я стала говорить с Эмой, если бы она позвонила в течение прошедшего месяца.

— Ты что, и правда все время училась? — шутливо спросила Эма. Я неопределенно кивнула. — И с Ватару ты, похоже, не встречалась. Я даже забеспокоилась, все ли у тебя в порядке.

— Там никого нет? — спросила я, показывая на чайный домик. Задвижка узкого лаза казалась плотно закрытой. Эма кивнула, капризно скривив губы.

— Представляешь, Юноскэ, ни слова не говоря, укатил в Токио. Я прихожу, а меня ждет записка. Хорошенькое дельце! Но сразу уходить почему-то не захотелось, вот я и решила постоять тут просто так, без дела. Хорошо, что ты пришла. У тебя свидание с Ватару?

— Да, мы договаривались. Только куда же он ушел?

— Да не бойся, скоро вернется. В магазин побежал, не иначе. Надо подождать. Зайдешь?

— Нет, — я помотала головой, — лучше здесь подожду.

— Ну как знаешь, — сказала Эма и снова принялась чавкать жвачкой. От нее исходил легкий клубничный аромат. — Я побуду с тобой, пока он не придет. Мне все равно делать нечего.

Обмениваясь короткими фразами, мы не спеша пошли по тропинке вокруг домика. Эма, словно ребенок, то прыгала с камня на камень, то нюхала цветы, то задирала голову и глядела в небо. В конце концов ей это надоело, и она остановилась, прислонившись к большому каменному фонарю, за которым начиналась территория главной усадьбы.

— Кёко, у тебя есть сигареты?

Я кивнула, достала из сумки пачку «Эм-Эф» и вместе со спичками протянула Эме. «Сеньк ю», — сказала она, взяла в рот сигарету и привычным движением поднесла спичку.