Найденыш с погибшей «Цинтии» - Жюль Верн

— Что ты хочешь этим сказать? Уж не скрываются ли в недрах торосов угольные залежи? — смеясь, спросил доктор.

— Нет, разумеется, не угольные залежи, но нечто такое, что вполне заменит нам твердое топливо. Это залежи «животного угля» в виде моржового жира. Мне хочется испытать его, ведь наша топка специально приспособлена для такого рода горючего.

Прежде всего был отдан последний долг обоим мертвецам: их опустил и в воду с привязанным к ноге пушечным ядром.

Затем «Аляска» пристроилась к ледяному полю с таким расчетом, чтобы двигаться вместе с ним и быть в то же время под его защитой. Это дало возможность беспрепятственно перенести на борт продовольствие, которое ни в коем случае нельзя было потерять. Когда закончили погрузку, корабль пристал к северной оконечности ледяного поля, найдя там надежное укрытие от айсбергов. Правота Эрика полностью подтвердилась: следуя на буксире, «Аляска» делала в среднем до шести узлов, и, пока она не вышла из опасной зоны дрейфующих льдов, этой скорости было вполне достаточно. В то время как гигантская льдина, подобно плавучему материку, величественно продвигалась к югу, экипаж «Аляски» не прекращал охоту на моржей.

Дважды или трижды в день группы охотников, вооруженные гарпунами и ружьями, высаживались с гренландскими собаками на ледяное поле и окружали морских животных, дремлющих неподалеку от воды. Моржей убивали выстрелом в ухо, разрубали тушу, отделяли жир, нагружали его на сани и переправляли с помощью собак на «Аляску». Не прошло и недели, как складские помещения были буквально забиты моржовым жиром.

По-прежнему увлекаемая к юго-западу дрейфующим ледяным полем, «Аляска» достигла уже 40° долготы под 74-й параллелью и таким образом оставила позади себя Новую Землю[87], обогнув ее с севера, и вошла в Баренцево море. Плавучий остров из льда под воздействием солнечных лучей сократился к тому времени почти вдвое, а оставшаяся его часть, изрезанная трещинами и пересеченная глубокими бороздами, явно приближалась к своему окончательному распаду. Уже близок был час, когда громадное ледяное поле должно было превратиться в скопление дрейфующего льда. Эрик не стал этого дожидаться. Он приказал выбрать якорь и направить судно носом к западу.

Моржовый жир, заложенный в топки «Аляски» в смеси с небольшим количеством угольной пыли, оказался превосходным топливом. Единственным его недостатком было быстрое засорение дымовых труб, которые ежедневно приходилось прочищать. Что касается специфического запаха моржового жира, который, без сомнения, неприятно подействовал бы на средиземноморских пассажиров, то шведским и норвежским морякам он не причинял почти никаких неудобств. Обширный запас топлива помог «Аляске» держать пары до последнего часа и, несмотря на встречные ветры, быстро покрыть расстояние, отделявшее ее от европейских морей. Пятого сентября она вошла уже в Норвежское море и, даже не зайдя в Тромсе — в этом не было особой надобности,— обогнула Скандинавский полуостров, снова пересекла пролив Скагеррак и вернулась к месту своего отправления.

Четырнадцатого сентября «Аляска» бросила якорь в Стокгольме, в тех самых водах, которые она покинула десятого февраля. Таким образом, под командованием двадцатидвухлетнего капитана за семь месяцев и четыре дня было совершено первое кругосветное плавание в полярных водах!

Этому географическому эксперименту, с такой быстротой проверившему и дополнившему результаты великой экспедиции Норденшельда, вскоре предстояло приобрести громкую мировую славу. Но, пока суть да дело, пока газеты и журналы не оповестили о замечательном плавании капитана «Аляски», и он сам, и немногие, близкие ему люди, еще не осознавали огромное значение его экспедиции, и, уж во всяком случае, меньше всего подозревала об этом некая особа по имени Кайса. Надо было видеть, с какой снисходительной улыбкой она выслушала рассказ о путешествии.

— И стоило добровольно подвергать себя таким опасностям! — только и сказала она. Впрочем, чуть позднее еще добавила: — Теперь, когда пресловутого ирландца уже нет в живых, мы избавились наконец от этого скучнейшего дела!

К счастью, вскоре молодой путешественник получил письмо, полное сердечного волнения и нежности. Конечно, оно пришло из Нороэ!

Ванда сообщала ему, в какой тревоге она и матушка Катрина провели эти долгие месяцы, как они мысленно следовали за «Аляской», какую радость им доставило известие, что наконец— то моряки вернулись в родную гавань!… Если даже экспедиция и не достигла тех результатов, которых ожидал от нее Эрик, то все равно ему не следует чрезмерно сокрушаться. Ведь он прекрасно знает, что хотя у него и нет родной семьи, но зато есть другая семья — в бедном норвежском селении,— которая его нежно любит и устремляет к нему все свои помыслы. Неужели горячо любящий сын и брат не выберет время, чтобы навестить эту семью, которая всегда считала его своим и никогда от него не откажется? Неужели он не может найти возможность подарить им хотя бы недельку-другую?… Ведь это самое сокровенное желание его приемной матери и сестренки Ванды!

В задушевных словах и в тонком запахе трех цветков, сорванных на берегу фьорда и вложенных в конверт, Эрик, казалось, вновь обретал свое детство. Что могло быть более целительным для его опечаленного сердца и что могло помочь ему быстрее справиться с горьким разочарованием от неудачного финала экспедиции, если не заботы самых близких и дорогих людей?

Между тем пришлось признать очевидный факт и отдать ему должное: плавание «Аляски» оказалось событием не менее важным, чем плавание «Веги». Имя Эрика отныне везде упоминалось наравне со славным именем Норденшельда. Все газеты были наполнены сообщениями о необычном кругосветном путешествии. Корабли всех наций, стоявшие в стокгольмской гавани, условились поднять одновременно флаги в честь этой новой победы навигационного искусства. Сконфуженного и удивленного Эрика повсюду встречали овациями, как настоящего триумфатоpa. Научные общества являлись в полном составе засвидетельствовать уважение молодому капитану и всему экипажу «Аляски». Гражданские власти собирались наградить участников экспедиции национальной премией.

Все эти похвалы и шумиха донельзя смущали Эрика. Ведь он-то хорошо знал, что, начиная плавание, преследовал прежде всего свои личные цели, и это заставляло его стыдиться неожиданной славы, к тому же еще неимоверно раздутой. А потому он решил при первом же удобном случае чистосердечно рассказать о том, что заставило его пуститься в далекое путешествие, что он искал, но так и не нашел в арктических морях, иными словами — предать гласности загадочную историю своего происхождения и гибели «Цинтии». Случай не замедлил представиться в лице безбородого, юркого как белка, почти карликового роста человечка, отрекомендовавшегося репортером одной из главных стокгольмских газет. Эта странная личность неожиданно заявилась на борт «Аляски», чтобы «удостоиться чести получить интервью от самого капитана».