Мельничная дорога - Кристофер Дж. Эйтс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вперед!
– Как? – удивился я.
– В этом вся штука: здесь нет узаконенных путей, как нет прямых линий. Каждый должен решать сам.
Я стоял с таким видом, словно пытался решить непосильную задачу, а ты с необычайной живостью поскакал вверх. Будто кто-то снял на кинопленку, как вниз по лестнице прыгает мячик, а затем запустил ленту в обратном направлении.
Я последовал, как мог быстро, сначала робко, не видя мест, куда поставить ногу, затем увереннее. Ты отталкивался ногами, подтягивался на руках, и камни путались, как в гигантской головоломке, точно сама природа бросала тебе вызов.
На половине пути ты сел на плоский валун и, снова пожевав из своего пакета со сбором, спросил:
– Как подъем?
Я обливался по́том и содрал кожу с плеча, но посмотрел на тебя так, будто твой вопрос не имел никакого смысла. И, обойдя твой валун, бросился к вершине первым.
Это продолжалось полминуты – затем твой вязаный свитер размытым пятном умчался вперед.
Догнав тебя на вершине, я пыхтел, как собака, а по тебе было видно, что ты готов начать все сначала. Ты стоял у дерева и обдирал с веточки кору:
– Понюхай.
Я с шумом втянул воздух:
– Пахнет мятой.
– Это граболистная береза. – Ты кивнул на ствол. – Тот же запах, что у жевательной резинки и средства для полоскания горла.
Трехгранный тополь, граболистная береза, бороздчатость, ледники… Если бы мне говорили об этом в школе, я бы остался равнодушным.
– Как ощущения? – спросил ты.
– Выдохся, – признался я. И, помолчав, оценивая чувства и не в силах выразить их словами, улыбнулся.
– Приятные? – предположил ты. – Будто в мозгу включили все лампочки?
– Удивительно. Мне так хорошо, что…
– Попробуй только ляпни какую-нибудь непристойность – я тебя сброшу с утеса, молодой человек.
Я постарался придать голосу серьезный тон:
– По-моему, вы сказали, что с формальной точки зрения это место называется не утес, а откос.
– В жизни ничего не слышал лучше, – улыбнулся ты.
Росборн, Нью-Йорк, 2008
Маккласки еще не успел дойти до крыльца, а уже изрядно вспотел.
Поднявшись на ступени, вытер шею носовым платком, посмотрел на дверной звонок, но потянулся к молотку и трижды сильно ударил в створку. Затем шагнул назад и встал так, чтобы бок с оружием был повернут к дому.
Температура за секунду подскочила, платье уже прилипало к телу Ханны, и жара напомнила ей другой августовский день двадцать шесть лет назад. Дверь широко распахнулась, словно отец приглашал гостей выйти на крыльцо и полюбоваться просторами между горой и Эрхарт-плейс. Но то был не отец, а Мэтью.
Ханна задохнулась. Мэтью Уивер был одет так, будто собирался в церковь: чистая белая рубашка заправлена в синие брюки, рукава закатаны выше локтей – в голове мелькнуло, как у Пэтча. Он бросил на нее мимолетный взгляд, но Ханна не сомневалась: Мэтью понял, кто перед ним, точно ждал, что она приедет.
Оценивая ситуацию, Маккласки выждал несколько мгновений, давая возможность подозреваемому первому начать разговор и судить о нем по его первой реакции. Однако Мэтью молчал, и все стояли, словно ожидая, чтобы разговор разгорелся от жара солнца. Ханне казалось, что она вот-вот вспыхнет.
Маккласки, признавая поражение, начал первым:
– Вы Мэтью Уивер?
– Когда-то был.
– А я был когда-то таймэндом[13]. Что дальше?
– Теперь я Денби.
– Хорошо, Мэтью как-вас-там, я детектив Маккласки. – Он достал из внутреннего кармана значок и поднес близко к его лицу. Мэтью не изменил направление взгляда и смотрел в упор на детектива.
– Уберите значок. Мне прекрасно известно, как выглядят полицейские.
– Наслышан – вам пришлось какое-то время общаться с моими коллегами.
– Это было давным-давно.
– Мы не меняемся. Ладно, я объяснил, кто я такой, чтобы вы знали, с кем имеете дело. Но наш визит не совсем официальный.
Мэтью сложил на груди руки и оперся о дверной косяк.
– Можно понимать это так: я закрою перед вами дверь, и вам придется уйти?
– И пойдем, горемычные, весело насвистывая.
– Я не возражаю с вами поговорить, – заявил Мэтью.
– Слава богу! А то я так и не научился свистеть.
Мэтью подался вперед и рассмеялся:
– Это что – спецобработка?
– Нет. Попытка оценить ваш характер, опираясь на многолетний опыт общения с опасными преступниками.
– И?
– Плохие новости.
– Почему?
– Складывается впечатление, что, к сожалению, мне не удастся запугать вас. Вы не из нервных.
– Почему вы считаете это плохой новостью?
– Если человека удается запугать, в него не приходится стрелять.
– Убийство – подсудное дело.
– К несчастью. Если только вы не окажете мне любезность и не кинетесь на меня с оружием. Одного мне так случилось пришить – он убил жену и ребенка, а затем бросился с мачете на меня.
– Убийство от этого не лучше.
– Нисколько. Однако такова моя счастливая ирландская планида.
– Значит, у вас никогда не было причины убить невиновного?
Маккласки сунул пальцы в передние карманы брюк и принялся притопывать ногой.
– Вы, естественно, догадались, почему я здесь.
– Да.
– И это не семейная вражда. Думаю, что мне следует озвучить причину.
– Сделаю это за вас, детектив: Х-А-Н-Н-А.
– Молодец! Осталось одно – добавить слова: «держись от нее подальше», и мы уматываем.
Мэтью расцепил руки и одну засунул в карман.
– Это она явилась сюда и стоит на моем газоне.
Маккласки резко выдохнул и, будто сдерживаясь, прикрыл ладонью рот.
– Вы сказали: «На моем газоне?» Вы так сказали?
– Да, детектив. С юридической точки зрения, это мой газон.
– А я, с юридической точки зрения, большой забияка, уж можешь мне поверить. Увидишь, чем обернется тебе выбор недвижимости, учитывая твое криминальное прошлое.
Мэтью поднял голову и положил руку на сердце:
– Детектив Маккласки, даю вам слово, что не приближусь к Ханне Дженсен.
Маккласки треснул себя по шее, словно его жалила не жара, а муха.