История любви в истории Франции. Том 6. Любовь "по-санкюлотски" - Ги Бретон

Когда-то такая холодная и рассудочная, Манон чувствовала, что нуждается в ласке. Она поняла, к сожалению слишком поздно, что любовь это не только встреча двух возвышенных умов…

Обезумев от страсти, она жаждала смерти как избавления, прекрасно понимая, что никогда больше не увидит Леонарда.

* * *

Пока Манон в камере сокрушалась о своей ужасной судьбе и писала, впадая в меланхолию: «Мне кажется что не было на земле женщины, больше меня расположенной к сладострастию и меньше всего познавшей наслаждение», видные депутаты Конвента делали все, чтобы никогда не испытывать подобных сожалений…

Эти господа ухитрялись развлекаться так, что их похождения не были известны широкой публике, но в июне 1793 года имели неосторожность связаться со слишком болтливыми партнершами. Немедленно по Парижу пошли странные слухи…

Поговаривали, что некие скандальные сборища проходили в маленьком павильоне в Шуази-ле-Руа. Самые осведомленные уверяли, что некоторые депутаты, причем из самых уважаемых, приводили туда девиц из Дворца равенства и даже совсем молоденьких девочек, которых уговаривали или заманивали обманом. Девочек раздевали и мыли перед некоторыми господами, которым это зрелище доставляло несказанное удовольствие. Потом «зрители становились актерами».

Эта история, которую шепотом пересказывали в каждом доме, начинала беспокоить простодушные умы: они не могли не сравнивать нравы республиканцев с нравами «тиранов», свергнутых с трона, перемены казались им неизбежными и необходимыми…

Скандал, естественно, замяли. Однако в Национальном архиве существует документ, датированный 474 Термидора, в котором мы находим следующее свидетельство.

«Садовник Фовеля, владельца дома, расположенного в Шуази, показал, в присутствии Бланша, главного агента Комитета всеобщей безопасности, что оба Робеспьера Леба, Анрио и его адъютанты Дюма, Фукье, Дидье, Венуа и Симон, а также Вожуа и Дюпле часто собирались в этом доме и устраивали там безобразные оргии».

Если верить этому донесению, Фукье-Тенвиля и Робеспьера можно считать создателями розовых республиканских балетов…

* * *

Арест жирондистов вызвал сильные волнения по всей стране, и многие честные граждане испугались за революцию.

В Каене встревожилась молодая двадцатипятилетняя республиканка, которую звали Мари-Анна-Шарлотта де Корде д'Армон. Она была племянницей Пьера Корнеля и знала толк в трагедии.

Общаясь с жирондистами, бежавшими из Парижа, она поняла, что именно Марат виноват во всех преступлениях, творимых в Париже, и одним прекрасным июльским вечером решила убить «это грязное животное, отравлявшее революцию».

9 июля она села в дилижанс, отправлявшийся в Париж. Через два дня она поселилась в гостинице на улице Старых Августинцев.

Составив вместо завещания «Послание к французам», Шарлотта отправилась в Пале-Рояль, купила за два франка нож для разрезания бумаги и отправилась в фиакре на улицу Кордельеров.

Приехав, она позвонила в дверь.

Ей открыла Симона Эврар.

— Я хотела бы видеть гражданина Марата.

— Он никого не принимает.

— Но я должна сообщить ему некоторые важные факты.

— «Друг народа» очень болен.

И дверь захлопнулась перед носом Шарлотты. Она кинулась в гостиницу и немедленно написала следующее письмо:

«Гражданин,

Я приехала из Каена; ваша любовь к Родине заставляет меня надеяться, что вы с интересом и вниманием выслушаете рассказ о несчастьях, происходящих в этой части республики. Я снова приду в вам в восемь часов прошу вас, примите меня и уделить несколько минут для беседы. То, что я расскажу, позволит вам оказать огромную услугу Родине…»

Бросив в ящик это письмо, ока дождалась восьми часов и снова отправилась на улицу Кордельеров. Дверь ей открыла женщина, работавшая укладчицей в газете «Французская республика». Увидев Шарлотту, она позвала Симону Эврар.

— А, это опять вы, — сказала подруга Марата.

— Я написала гражданину Марату, и он должен меня принять.

Между любовницей журналиста и девушкой завязался спор. В конце концов Марат, работавшей в соседней комнате, понял, о ком идет речь, и крикнул:

— Пусть она войдет!

Шарлотта вошла и увидела «Друга народа», сидевшего в медной ванне в форме сабо и что-то писавшего на деревянной дощечке.

Граф д'Идевиль пишет в своей книге «Старые дома и свежие воспоминания»: «Мне кажется, я вижу, как она стоит, дрожа всем телом и прислонившись к двери, которую вы теперь можете потрогать руками. Она побоялась сесть на табуретку, стоящую возле ванны, чувствуя на себе отвратительные похотливые взгляды чудовища. Белокурые волосы Шарлотты рассыпались по плечам, грудь вздымается под накинутым на плечи платком, платье в коричневую полоску волочится по мокрому кафельному полу. Вот она встает, начинает что-то возбужденно рассказывать… Змеиные глаза журналиста загораются от сладостной мысли о новых жертвах… Наконец Шарлотта наклоняется… Быстрым точным ударом девушка вонзила нож в грудь Марата.»

Журналист, который всегда так жаждал крови других люден, пришел в ужас при виде собственной.

— Ко мне! — закричал он Симоне Эврар, — Сюда, мой дорогой друг!..

Симона кинулась в ванную и наткнулась на Шарлотту, спокойно стоявшую рядом с Маратом. Она смотрела, как краснеет от крови вода, и ждала, когда за ней придут и приговорят к смерти за то, что она избавила Францию от этого чудовищного иностранца…

Совершенно понятно, что поступок Шарлотты Корде был по-разному расценен во Франции. Для тех, кто, рыдая и стеная, пришел на грандиозные похороны, организованные Конвентом, молодая женщина была «нормандским жандармом в юбке», «чудовищной отцеубийцей» или «контрреволюционным шакалом». Для здравомыслящих же граждан поступок Шарлотты стал проявлением нормальной человеческой реакции на зло.

У нее появились тысячи обожателей, а один человек полюбил ее всей душой, глубоко и преданно.

Его звали Адам Люкс. Он родился в 1766 году в окрестностях Майнца в крестьянской семье. Когда во Франции началась революция, он воспламенился любовью к новым идеям и даже создал вместе с друзьями клуб в защиту свободы и братства.

Этот клуб приобрел такое влияние, что, когда генерал де Кюстин вошел 21 октября 1792 года в город, все жители единодушно проголосовали за присоединение к Франции.

Адаму Люксу поручили отвезти постановление горожан в Париж и представлять Майнц в Конвенте. Оставив жену и троих детей, он с двумя помощниками (такими же идеалистами, как он сам) в марте 1793 года отправился в столицу.

Встреченный депутатами с большим почтением, Адам вначале испытывал на заседаниях Конвента безграничный восторг — ему казалось, что он сидит рядом с людьми, переделывающими мир.