Ведьма и инквизитор - Нерея Риеско

— Как тебе удалось этого добиться, почему на бумаге проступили буквы?

— Говорю вам, что это сделал не я, сеньор, — возразил Иньиго. — Это была она.

— Кто она? — насмешливо переспросил брат Доминго.

— Голубой ангел, — заявил он в очередной раз.

— Ангелы не имеют пола, — пренебрежительно заметил Доминго.

— А вот и имеют. По крайней мере, этот имеет. — Иньиго покраснел. — Это был голубой ангел. Я точно знаю.

— Я начинаю догадываться, как это произошло, — неуверенно начал говорить Саласар, но голос его звучал все громче по мере того, как его осеняли новые догадки. — Хуана написала письмо, используя в качестве чернил сок какого-нибудь цитруса, лимона или апельсина. Любой из них одинаково годится для таких целей. Как только сок высыхает, буквы становятся абсолютно невидимыми.

Инквизитор рассказал помощникам, как они с братьями прибегали к этому способу, чтобы обмениваться секретными посланиями. Затем, чтобы прочесть письмо, достаточно было только поднести бумагу к пламени, и на ней, как по волшебству, проступали буквы.

— Ты положил письмо рядом со свечой, да, Иньиго? — Саласар так и не дождался ответа послушника и продолжил рассуждать сам с собой: — Как же я раньше-то не догадался? Но мне и в голову не могло прийти, что эта женщина прибегнет к хитрости, чтобы…

— Это не я его положил… Нет, не я. — Иньиго вовремя одернул себя, вспомнив о том, что он не упомянул еще кое о чем, говоря об открытиях этого утра. — Ночью кто-то побывал в моей опочивальне, уверен, что это не мои домыслы. Я знаю точно, потому что, кроме расшифрованного письма Хуаны, я заметил, что исчезли бумаги, лежавшие на письменном столе. Это были записи, не представлявшие особой важности, но их уже нет. Кто-то их унес.

— Ну и ну, — не унимался брат Доминго, — видно, у твоего ангела длинные руки. Сначала твоя котомка, потом бумаги…

— Довольно насмешничать, — осадил его Саласар. — Кража действительно кажется мне делом серьезным. Если кто-то может легко проникнуть в наши покои посреди ночи, положение становится крайне сложным и опасным.

Брат Доминго попытался разрядить обстановку:

— Наверняка документы, которые, по словам Иньиго, пропали, уже упакованы и лежат в одном из сундуков, которые мы погрузили в телеги. Из-за сборов в дорогу в моей опочивальне тоже все перевернуто вверх дном.

— Возможно, ты и прав, — задумчиво проговорил Саласар. — В любом случае, больше всего меня беспокоит то, что именно означает это письмо. Честно говоря, от этой загадочной фразы, которую Хуана написала в последние мгновения своей жизни, меня бросает в дрожь.

Все трое вновь уставились на послание покойной:

«Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить. И не раскаялись они ни в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем…»

— Не иначе как у этой женщины был весьма своеобразный характер или же она хотела, чтобы нам было чем заняться, — заметил Иньиго, — потому что если она намеревалась этим письмом объяснить причины своей гибели…

— Вот и займемся им, — приказал Саласар. — Я хочу, что завтра каждый из вас высказал соображения по поводу того, что Хуана пожелала выразить этими словами.

Бельтран провел всю ночь, дожидаясь Май под окнами резиденции, и, когда увидел, как она приближается легкой походкой, словно приветливый летний ветерок, понял, что с ней случилось что-то важное. Девушка обняла его морду, с нежностью заглянула в черные глаза и глубоко вздохнула. Затем взобралась к нему на спину, легла грудью ему на шею, погрузившись лицом в родной запах, исходивший от гривы, и шепнула на ухо, чтобы он направлялся в сторону леса. Образ юноши остался запечатленным в ее памяти, она все еще ощущала его тело, видела его покрытую бисеринками пота кожу. Ей казалось, что в мире не существует более замечательной материи, чем та, из которой созданы его волосы, кожа, ногти, ресницы.

Ей захотелось завладеть всем его телом, его мыслями, узнать о нем как можно больше. Ее интересовало, какой у него любимый цвет, кто его родители, где он вырос. Хотелось узнать, как его зовут, потому что она была уверена, что, если тихонько произнести имя, можно завладеть частицей души человека. Ее тянуло поговорить о том, что она чувствовала, облечь в слова то, что было всего лишь эмоциями. Кто-то должен был объяснить ей, что происходит, и тогда она вспомнила об Эдерре, своей наперснице. Именно общение с ней было целью ее жизни, и вдруг она на какое-то время об этом забыла. Май испытала потрясение. Она слышала и о любви, и о любовном ослеплении, но не представляла себе, что дело может зайти так далеко.

Она приподнялась, глубоко вздохнула, а потом постепенно выпустила воздух, чтобы прийти в себя, и вспомнила о своих планах. Накануне она проведала о том, что миссия Саласара направляется в Элисондо. Она подумала и решила, что за это время успеет заехать в Урдакс, чтобы выполнить данное Голышу обещание, передать кому надо наказы осужденных, и вновь встретиться с Саласаром и его свитой. Авось кто-нибудь из родственников казненных даст ей какую-то ниточку, какую-то зацепку, сведения, хотя бы деталь, которая укажет ей путь к Эдерре. Она схватила поводья Бельтрана и подбодрила его:

— Давай, Бельтран, у нас с тобой есть дела. Нам туда, — сказала она, указывая на узкую тропинку, уходящую влево от дороги.

Она вдруг осознала, что самостоятельная жизнь превращает ее в более смелого и проницательного человека, что она сама научилась обращать внимание на мелкие детали, подсказывавшие ей, куда ведет дорога. Они позволяли ей определить, где север, предвидеть погоду или приводили к ягодному месту либо к пещере, в которой можно укрыться. Она становилась все сообразительнее, наверное, Эдерра ею гордилась бы, если бы увидела все эти изменения.

Дом, в котором жила Эстевания де Петрисансена вместе с мужем, находился в окрестностях Урдакса. Это было скромное и ослепительно-белое каменное строение с зелеными окнами, расположившееся на вершине холма на пару с огромной столетней бузиной, которая бросала на землю тень перед самой входной дверью. Во всем здесь была видна хозяйская рука, на клумбах вокруг дома все еще росли и лаванда, и анютины глазки, однако за время многомесячного отсутствия Эстевании все вокруг успело зарасти бурьяном, нарушившим равновесие в пользу хаоса.

Дверь, как это было принято в здешних краях, была разделена на верхнюю и нижнюю половины, обе плотно закрытые. Май тихонько постучала в нее костяшками пальцев и немного подождала, переминаясь с ноги на ногу. Она почувствовала где-то под сердцем истому ожидания, переросшую в нетерпение и желание снова постучать в дверь, уже сильнее. Не добившись ответа, прислонилась носом к окну, прикрыв лицо руками, чтобы не мешали солнечные блики, и попыталась взглядом проникнуть внутрь дома, погруженного в темноту, в надежде уловить какой-нибудь признак жизни.