Лживый роман (сборник) - Эдуард Тополь

Вечером в ресторане, сидя за большим столом со своими приятелями-лыжниками, он с наслаждением вспоминал прошедший день, слушал народную музыку и запивал все мутным пивом, считая, что это не алкоголь.

Публика здесь была веселая, состоявшая из спортивных людей, которые не прочь и хорошо выпить. Полногрудые официантки мелькали по залу с подносами, полностью заставленными бокалами с пенными пивными шапками. Приглушенный гул, смех и музыка создавали здесь уютную домашнюю атмосферу. Многие пытались танцевать под тирольские напевы, кто как мог.

И вдруг Марату показалось, что среди танцующих он заметил очень знакомое женское лицо, и у него перехватило дыхание. В большой компании веселилась Беата.

Трудно передать, что творилось у него в душе, желание подойти к ней стало почти непреодолимым, но она была не одна, и только это удерживало его. Допив несколькими глотками оставшееся в бокале пиво, он попрощался с друзьями и, чтобы его не заметила Беата, вышел на улицу.

Через окно Марат видел, как она сидела за столом со своими друзьями, весело смеялась и, казалась, была счастлива, отчего ему сделалось как-то очень грустно. Пройдя несколько переулков, он зашел в более-менее тихое кафе, сел за столик у окна и заказал себе уже просто водки. С каждой рюмкой все больше и больше появлялось ощущение, что он в этой жизни, что-то потерял.

«Дети – это, конечно, хорошо! Но стоит ли ради них жить с женщиной, которая тебе просто не интересна, ни в постели, ни в обычной жизни? Дочки вырастут и уйдут, а я останусь с теткой, которую не просто не люблю, но даже смотреть в ее сторону пытаюсь как можно реже! Что я от этого выигрываю? Уважение родителей и окружающих? Да на хрен мне все это надо!?» – в его пьяном мозгу появлялись трезвые мысли.

Отсчитав официанту по счету и приложив туда по старой привычке солидные чаевые, он вышел на свежий воздух.

Маленький семейный отель на десять номеров, находился в самом центре городка. По утрам Фрау Берта подавала незамысловатый завтрак, состоявший из отварных яиц, апельсинового сока и горячих белых булочек.

Но сегодня Марат ушел из дому задолго до завтрака. Ему хотелось добраться до часовни, которую он увидел вчера.

Сразу за белой табличкой «Майерхофен» начиналась тропа, круто уходящая вверх. Вчерашнее давало о себе знать, и ему приходилось идти, еле переставляя ноги. Но те, кто прокладывал эту тропу, заранее побеспокоились о тех, кому быстрый подъем не под силу, и через каждую сотню шагов установили скамейки. Напротив этих скамеек к деревьям были прикреплены вырезанные из дерева необычайной красоты иконы, которые трогали воображение Марата. Он подолгу стоял у каждой из них, вникая в сюжет, потом снова шел вверх.

Где-то через час он увидел эту удивительную католическую часовню, посвященную Божьей матери. Он сомневался, прежде чем открыть входную дверь, но потом приподнял металлическую щеколду и зашел внутрь. Напротив двери висели такие же двенадцать икон, как те, что он видел по пути сюда, с правой стороны за металлической оградой стояла большая икона Божьей матери с младенцем на руках и две восковые свечи по бокам.

Это было как раз такое место, где тебя не видят посторонние любопытные глаза и появляется желание опустится на колени и поговорить с Богом. Такое желание появилось и у Марата.

Прежде чем пуститься в обратный путь, он постоял у обрыва возле часовни, полюбовался открывавшимся отсюда видом и стал спускаться вниз.

Тропа выписывала крутые повороты, но идти вниз было намного легче, и там, где она скрывалась в густом и темном сосновом лесу, он увидел, что наверх поднимается еще какой-то любопытный турист. Это была Беата.

Виктор смотрел через иллюминатор, как постепенно приближается земля. Уже видны были бегущие внизу по дорогам автомобили, черепичные и жестяные крыши домов, блестевшие зеркалами небольшие озера. Двигатели самолета натужно загудели, и самолет стал еще быстрее приближаться к Земле. Яна опять, как и по пути на Крит, вцепилась в его руку и напряженно молчала в ожидании посадки, а Виктор нежно поглаживал ее по руке.

Вскоре самолет уже подруливал к аэропорту с огромными яркими буквами «Рига».

На следующий день, плотно позавтракав овсяной кашей, которая ему четко напомнила, что все хорошее обязательно когда-нибудь кончается, Виктор отправился на работу, к станку. Разница между тем миром, где ему посчастливилось побывать, и повседневной реальностью была настолько велика, что просто хотелось плакать (что сразу же и сделала его жена, как только за ним захлопнулась дверь). Первым из знакомых, кого он увидел по пути на завод, был старый приятель Гунча Китнер. Тот был с небольшого похмелья и полон впечатлений, как провел предыдущий день, которыми не преминул сразу поделиться:

– Вчера так хорошо с ребятами посидели! Пили красное французское, и голова сегодня свежая!

Эта незатейливая радость приятеля еще больше повергла Виктора в уныние от реальности, в которую он снова попал. До завода он шел молча и с тоской слушал о вчерашних похождениях Гунара. Потом тот прервался и спросил:

– Да! Совсем забыл, как ты съездил-то?

Рассказывать не хотелось.

– Нормально! Как в отпуск ездят. – И Виктор замолчал.

Целый день перед его глазами мелькал шпиндель токарного станка, и раскаленная стружка ударялась в защитную маску. Но мысли его были далеко-далеко отсюда.

В шесть часов вечера он переоделся и вышел за проходную. Начиналась привычная для него жизнь.

Вечером, за привычной кружкой чая, они обсуждали с женой минувшую поездку. Тогда они на многое, казалось, не обращали внимания, а сейчас из памяти всплывали даже мелочи. Дети с интересом слушали о том сказочном месте, где всем было так хорошо, и мечтали однажды обязательно там побывать.

– Буду учиться на отлично, чтобы заработать много денег и ездить по всему миру, – задумчиво произнес сын.

Виктор погладил его по голове: «Молодец!» и вспомнил Вовку Перцева, который получал одни тройки и двойки, еле-еле окончил школу, а потом его отец, профессор политехнического института, устроил его в военное училище, и сейчас тот раскатывает по всему миру, не страдая от плохих оценок. А Толик Большаков, что был круглым отличником, подметает улицы в центре города. Но эти мысли Виктор не высказывал вслух, надеясь, что его малыш сможет вырваться из замкнутого круга не благодаря какому-то знакомству или сумасшедшему везению.

– А, может, и вправду все от генов зависит? Родился в семье токаря, значит, где-то внутри тебя сидит потомственный рабочий, и как ты ни учись, будешь или болванки таскать, или гайки крутить! Да нет, вранье это все, и про гены, и про все остальное, о чем ученые разглагольствуют. Видно, очень хотят, чтобы их дети обязательно пошли по их стопам, а другие даже и не думали. Вранье все это! – подытожил он свои рассуждения и стал снова вспоминать прекрасное время на Крите.

Ему снилось, что он сидит на берегу моря в закрытой от ветра бухте и любуется восходом солнца. И вдруг ему показалось, что в глубине что-то ярко блеснуло. Он напряг зрение и увидел рассыпанные по дну золотые монеты. Его охватил азарт, сравнимый с ощущением перед прыжком с парашютом. Виктор скинул с себя одежду и нырнул со скалы. Во время полета он услышал телефонный звонок. Так и не успев добраться во сне до клада, он соскочил с кровати. Было уже девять часов утра.