Закон ответного удара - Сергей Самаров

Он резко, с кистевого замаха ударил остро отточенной лопаткой под четвертый позвонок и сразу перерубил спинной нерв. В обучении спецназовцев бой саперной лопаткой занимает не меньше времени, чем отработка боя с ножом, и потому лопатка у спецназа всегда в боевой готовности, даже если не предвидится собственно саперных работ.

И тут же Игорь дал знак Тану, выглядывающему сверху. Тан понял и кивнул. И не успел еще отряд войти полностью в расщелину, как пулемет заговорил. Заговорил грамотно, с отработкой целей, сразу понял Игорь. Короткие очереди разрывали тишину и отдавались эхом между стен. От этого казалось, что стреляет целая артиллерийская батарея. От пещеры в свою очередь заговорили автоматы Макарова и Краснова. И тут же, с ходу вступая в бой, ворвались в котловину семеро остальных. Рассыпавшись цепью, они быстро пошли на сближение с растерявшимся от неожиданности противником. Но слишком сближаться было нельзя – и сам численный расклад не позволял, и возникли бы сложности у Макарова с Красновым, занимавших удобную позицию, и у Тана с его пулеметом. Но и издали стрелять прицельно тоже трудно, слишком плотно уже подступила темнота.

Лаосцы залегли и ответили беспорядочным огнем. Не имея подготовленной позиции, трудно отвечать организованно. Особенно губительным для них была стрельба пулемета Тана сверху, откуда позиция обороняющихся прекрасно просматривалась. Его пулемет гасил вспышки выстрелов контрабандистов. Сами спецназовцы стреляли не часто, но прицельно. Они еще накануне отработали каждый для себя несколько позиций, с которых можно стрелять, перебегая от одной к другой. Каждая такая позиция была одновременно и укрытием. Лаосцы теряли одного человека за другим, тогда как атакующие потерь не несли.

Лаосцы уже много лет ходили этой тропой и ни разу не подвергались нападению, хотя постоянно и соблюдали предельную осторожность. Пограничников и таможенников здесь не существовало. Неожиданная атака, да еще в таком месте, о котором никто посторонний не должен был вроде бы знать, ошеломила контрабандистов. Подозревать они могли только конкурентов или тех людей, с которыми контачили, которым поставляли свой товар. И они видели, что сопротивление бесполезно, уже около трети людей потеряли. Спасти их мог только стремительный и ожесточенный, даже отчаянный прорыв или сдача в плен. Но в том мире, где они жили, пленных не брали, точно так же, как не делал этого и спецназ, работающий на чужой территории, в тылу у врага. Спецназовцам пленных просто некуда деть. А контрабандисты воюют друг с другом исключительно на выживание.

Лаосцы перекликались в сумраке. Короткие, отрывочные фразы. Даже Тан, скорее всего, ничего не понял из разговора контрабандистов. По крайней мере, он ничего не подсказал сверху, со своего уступа. Игорю же вообще показалось, что это не люди говорят, а какие-то ночные птицы пересвистываются. Должно быть, окруженные советовались. И в момент, когда все они поднялись, Игорь понял, что это попытка прорваться. Дистанция была слишком невелика, чтобы успеть встретить их всех огнем. И со спины, от пещеры стрелять было нельзя, чтобы не попасть ненароком в своих. Атакующих вообще-то встретили. Кому-то не повезло сразу. Но к проходу все же прорвалось девять человек. Только там их ждали вооруженные ножами и лопатками атлетично сложенные и тренированные парни. Последний этап боя больше напоминал молниеносную и жестокую бойню.

* * *

Вроде бы Сохно был совершенно и изумительно пьян и должен бы был уснуть. Но нет… Сначала он ходил, Игорь явственно слышал это. Потом вышел из комнаты – в туалет или в душ двинулся. Скорее всего в душ, потому что слишком долго отсутствовал. Заскрипела едва слышно предательница-дверь. Вернулся. Снова по комнате прошелся – паркет под его весом «погуливал». Кровать заскрипела тяжело – вес у Толика солидный. Вспомнилось с улыбкой, как кривилось лицо Сохно перед прыжками с парашютом. У спортсменов, у которых парашютный купол намного больше десантного, не допускаются к прыжкам люди с весом более восьмидесяти килограммов – слишком высока скорость падения. У военных ограничений в весе не существует. И после каждого прыжка Толик ходил, прихрамывая. А прыжков он совершил, кажется, более пятисот…

Мы падаем вниз, как погибшие птицы…

И ломит затылок, и рвется спина… —

вспомнились вдруг слова песни спецназовцев. Это именно Сохно откуда-то принес слова. Может, сам сочинил, может, где-то вычитал. А Шура Кордебалет с гитарой всегда дружил, он сам музыку подобрал. И все пели ее – и кто имел голос и слух, и кому медведь на ухо наступил.

Тогда была другая жизнь, жизнь в другом государстве, и отношения между людьми были иными, и сами люди были иными. И даже после самой тяжелой, самой, может быть, по мировым нормам, нелицеприятной операции Толик Сохно мог спокойно, с чистой совестью уснуть, потому что чувствовал он за спиной именно это свое государство, чувствовал, ради чего он воевал.

Раньше, насколько Игорь помнил, если они были не на вражеской территории, где срабатывал подсознательный тормоз, Сохно всегда мешал спать другим – храпел весьма разнузданно. Но сейчас, не слыша этого храпа, Игорь вдруг с нытьем в зубах подумал, что время в своей стране начало ощущаться по-другому, беспокойство стало подступать, непонимание ситуации, в которой ты должен ходить на цыпочках по родной земле. Именно то, что не дает храпеть Толику. Словно он на чужой территории, словно он ежеминутно, даже во сне ждет нападения противника и всегда сохраняет предельную настороженность.

Игорь встал, немного посомневался и прошел в комнату к капитану. Осторожно отворил дверь. И все же она заскрипела. Сохно лежал с открытыми и полными тоски, почти собачьими глазами, смотрел в потолок.

– Заходи, командир… – сказал он, не поворачивая головы. – Я уже трезв, как сопливый новобранец… Нам, как я понимаю, надо дела делать…

– Надо делать… – согласился Игорь и сел в кресло. Рядом, на столике стояла непочатая бутылка водки. И когда только Сохно успел прихватить ее с кухни… – Но меня сейчас сильно интересует все, что касается Кордебалета, потому что дело тут очень непонятное и темное. И будет, сдается мне, маленькая заварушка…

Сохно глянул на него, словно сказал: «И здесь? Опять…»

– Тело Шурика похитили из морга.

– Что?…

* * *

…Кордебалет выглядел больше злым, чем растерянным. Наручники никак не хотели сниматься. Или лейтенант неудачно орудовал самодельной отмычкой.

– Ключ там у кого-то в кармане должен быть… Поищите… – крикнул Шурик солдатам.

Солдат было много, обещанное лейтенанту подкрепление подъехало вовремя, но никто не хотел копаться в карманах у кровавого месива, в которое превратили террористов автоматные очереди.

– Какого рожна… – Толик без стеснения отстранил лейтенанта, вручив ему, словно грудного ребенка с рук на руки переложил, «винторез» и «В-94». – Давай попроще, по-русски… Клади-ка вот сюда… – показал он на железобетонный блок, в который врезался бандитский «уазик».

Кордебалет присел и послушно положил руки. Сохно взмахнул тяжелым, как топор, ножом – своим, проверенным, перерубающим свободно любые гвозди, а не новым трофейным, чересчур красивым и потому не слишком много обещающим. Замок под лезвием просто разлетелся на две части.