Вечные сны о любви - Марианн Уилманн

– Так лучше?

– Намного.

Она наблюдала, как он закрыл каминный экран, потом пересек комнату и сел рядом с ней.

– У вас отключали свет, когда вы жили здесь семьей?

– Летом такое случалось часто, поэтому мать всегда держала аварийный запас свечей.

Энни посмотрела на него с улыбкой.

– Я очень рада, что со мной такого никогда не случалось, когда я находилась в одиночестве. — Она сжала руки. — Иначе напугалась бы до смерти.

– Сомневаюсь. Как и все здравомыслящие люди, вы бы просто закатали рукава и что-нибудь придумали, чтобы уладить это маленькое неудобство. — Бен взял ее за руки, повернул ладонями вверх и стал изучать внимательно их.

Он провел указательным пальцем по ее ладони, вдоль линии, направляющейся к безымянному пальцу, и почувствовал, как она вздрогнула.

Его глаза прищурились, когда он снова взглянул на нее.

– Конечно, вы можете ошибаться насчет себя.

– И что это должно означать?

– Женщина, которую я могу предполагать в вас, судя по линиям ладони, — совсем не такая, как вы описали.

– Серьезно? И какая же она?

– Она не боится тяжелой работы. Но еще она — чуткий романтик, который страшится открыть эту сторону своей натуры, чтобы не быть обиженной.

Энни убрала руки.

– Это… глупо. Вы же не верите в такие вещи?

– В хиромантию? — Его губы медленно растянулись в опасной улыбке. — Я бы сказал, этот метод так же точен — или неточен, — как и любой другой, с помощью которого даются психологические характеристики.

– Вы психолог?

– Хуже. Юрист. — Его улыбка стала еще шире. — Но в суде я всегда больше доверяю ладони, чем заключению психолога.

Неожиданно он, повинуясь какому-то порыву, поднес ее руки к губам и поцеловал каждую ладонь. Он не знал, кто из них сильнее был удивлен этим жестом. Когда он посмотрел ей в глаза, то увидел возбуждение, охватившее ее, и понял, что она совсем не была такой невозмутимой и спокойной, какой пыталась казаться.

Вот тебе и здравомыслящий реалист, ругала себя Энни. Одно лишь прикосновение губ этого мужчины к ее коже парализовало ее до самых пят. Но это не значит, что она должна показывать, что чувствует.

– У меня был долгий и трудный день. Наверное, я пойду спать. — Энни начала подниматься и была поражена, когда он встал рядом с ней.

Он стоял слишком близко и слишком пугал ее. Она отступила, но он задержал ее, положив руку на плечо. Она подняла на него встревоженные глаза, но он лишь улыбнулся и подал ей свечу.

– В темноте нельзя без этого.

– Спасибо.

Он мог бы сдержать себя, если бы их руки не соприкоснулись. Но когда это все же произошло, огонь в крови вспыхнул снова, — горячее, чем прежде. Его глаза сузились, когда он сверху вниз посмотрел на нее. У него было совершенно непреодолимое желание сжать ее в объятиях и целовать, пока они оба не задохнутся.

Энни подняла глаза, увидела этот нежный изгиб губ. И каким бы странным это ни казалось, она почти ощутила их вкус.

Ей пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы отвернуться.

– Спокойной ночи, — бросила она через плечо.

– Может быть, мне следует пойти с вами. Вы можете заблудиться в темноте.

– Нет. — Она произнесла это быстро, чтобы не передумать. — Я хочу сказать, вам лучше остаться здесь, чтобы поддерживать огонь.

Он чуть не рассмеялся вслух. Она имела в виду огонь, пылающий в камине, но был и другой — в его жилах. Бен сгорал от невероятного желания — только оттого, что смотрел на нее, что она была так близко.

Он остался на месте, глядя, как она поспешно вышла из комнаты. Потом снова опустился на диван и уставился в огонь.

Что с ним произошло? Он мечтал о женщине, с которой только что познакомился. В том самом доме, где другая женщина предала его и безвозвратно разбила сердце.

Бен протянул длинные ноги к теплу огня и стал слушать звуки бури, бушевавшей за стенами. Она ни в какое сравнение не шла с бурей, бушевавшей в его сердце.

Слишком возбужденный, чтобы ложиться спать, Бен поднес спичку еще к одной свече и направился в кухню за бутылкой виски, стаканом и льдом. Он плеснул виски, добавил кубик льда и стал пристально вглядываться в янтарную жидкость.

Когда же все это закончится? Он думал, что если будет держаться подальше от «Уайт Пайнс», боль со временем притупится. Но от нее не было спасения. И он дурак, если надеется, что продажа «Уайт Пайнс» положит конец его мучениям. Он чувствовал горечь воспоминаний задолго до своего возвращения в родовое имение. Они имели обыкновение незаметно приходить к нему в самое неподходящее время: в суде, во время беседы с клиентом, поздно ночью, когда кошмар вдруг заставлял его, крепко спящего, вскакивать с постели.

Он был достаточно умен, чтобы понимать: нужно жить дальше. Бог свидетель, он пытался. Но воспоминание всегда находилось где-то поблизости, сразу под поверхностью, угрожая утянуть его на дно. Когда Бен позволял себе думать о прошлом, оно начинало неотступно преследовать его. Убежать было невозможно.

Он ощущал его присутствие и сейчас — оно кружило где-то на границах разума, готовое вцепиться в него, как злобный пес. И все потому, что он позволил себе почувствовать нечто к незнакомке по имени Энни Тайлер.

Хорошо, что утром он уедет. Иначе непременно захочется узнать о ней намного больше, чем возможно для каждого из них. Добиваться ее нет никакого смысла. Пока он продолжает вариться в соку собственных страданий, из этого ничего не получится.

Но все же он не мог полностью избавиться от образа, который прочел по ее ладони. Энни совершенно не та, какой старается казаться. Он бы назвал ее романтиком. На самом деле он увидел еще больше: глубоко скрытую, тлеющую страсть, похожую на страсть в его собственном сердце.

Он улыбнулся, вспомнив, как заставил ее нервничать. Это ему очень понравилось, потому что она определенно произвела на него огромное впечатление — этими большими глазами, похожими на золотой мед, этой быстрой застенчивой улыбкой.

Он поднес к губам стакан и сделал долгий глоток, чувствуя, как в крови растекается тепло. Потом он со стуком поставил его.

Зачем он искушает себя? Из этого определенно ничего не могло получиться. Даже если он захочет узнать о ней больше, как он сможет сделать это, если завтра должен отправиться на деловую встречу в Нью-Йорк?

Он недолго тешил себя мыслью о том, чтобы остаться на уик-энд здесь. Это было невозможно. Он уже взял на себя определенные обязательства. Дело в том, что, погружаясь в работу, он чувствовал себя гораздо лучше, это помогало разуму отвлекаться от менее приятных вещей. Что бы он делал без работы? Ему всегда было трудно оторваться от своего рабочего стола даже на один день. Он представил свое рабочее место — с аккуратными пачками писем клиентов, письменных показаний, юридических документов. Объем работы, который для большинства мужчин был бы не по плечу, ему оказался по силам. В последние три года работа была его спасением.