Все совпадения случайны - Рени Найт

– Нечего ему здесь делать. Пускай убирается! – закричала она. – Никакой он мне не отец. Вы не должны были пускать его сюда. Выбросьте его отсюда. Немедленно! – Истерические выкрики Кэтрин заставили сиделку еще крепче стиснуть ей запястья.

– Если вы не успокоитесь, я вызову охрану.

– Не надо, все в порядке. Я ухожу. Извините меня… – Старик дрожал всем телом, голос у него прерывался. – Мне просто хотелось посмотреть на Ника, как он тут. Извините. – Он держал себя в руках. В отличие от Кэтрин. На голове у него остался небольшой шрам, но шума он поднимать явно не собирался. Она смотрела, как его вели к двери, – одному, без посторонней помощи этому слабому, да еще и травмированному человеку не справиться. Кэтрин слышала, как он продолжал разыгрывать свою роль, приносил все новые и новые извинения. Он хотел только одного – увидеть Николаса. Дверь с негромким шипением закрылась за ним. Кэтрин слышала собственный извиняющийся голос, опустилась на колени и положила голову на кровать Ника.

Теперь уже за ней присматривали. В палате осталась вторая сиделка. Кэтрин больше не доверяли. Она плакала и пыталась объясниться сквозь слезы:

– Нельзя было пускать его сюда. Нельзя… он хочет зла моему сыну…

– Вы мешаете другим посетителям. Мы можем поговорить об этом в другом месте. Сейчас я приглашу кого-нибудь, кто с вами поговорит…

Кэтрин покачала головой:

– Нет, нет, не надо. – Она не хотела никуда уходить отсюда. Она не могла оставить Ника одного. Это небезопасно. – Извините. Извините, но с ним должны быть только Роберт или я. Всем остальным здесь делать нечего. – Сиделка удалилась.

Роберт появился раньше обычного, и Кэтрин с облегчением бросилась к нему.

– Он был здесь. Отец. Ему нужен был Николас. Он хотел сделать ему больно.

Роберт оттолкнул ее.

– Мне звонили из больницы. Я знаю, что здесь произошло. Это я ему сказал, что он может прийти сюда. Я его пригласил. У него есть полное право повидаться с Ником…

– Ты – его пригласил? Ты что, с ума сошел?

– Отнюдь.

– Но тогда что все это значит?

Он посмотрел на нее так, словно не понимал, как она могла задать такой вопрос.

– Он знает, что это такое – потерять сына.

– Ты виделся с ним? – Она почти кричала, а он оставался спокоен.

– Пока нет. Но если бы знал, что его сын сделал для нашего, постарался бы связаться с ним и его женой уже много лет назад. Я бы поблагодарил их. Сейчас уж матери Джонатана спасибо не скажешь, но хотя бы его отцу я поклониться могу.

Впервые она услышала, как он назвал Джонатана по имени.

– Роберт, как ты мог? Как ты мог позвать его сюда? – Не обращая на нее внимания, он пошел к кровати Николаса. Она последовала за ним, возмущенно шипя ему прямо в ухо: – Как ты думаешь, почему он пришел в такой час? Четыре утра. Неужели непонятно, что он рассчитывал на то, что никого в это время поблизости не будет? – Он повернулся на ходу, вцепился ей в плечо. – Я видела, как он наклонился над кроватью. Он… – Кэтрин пыталась освободиться.

– Он – что? Сиделка мне все рассказала о том, что здесь произошло. Что ты тут устроила… – Он толкнул ее к двери.

– Мистер Равенскрофт, прошу вас… – Появилась еще одна сиделка. – Мы не можем допустить…

– Извините, прошу прощения, – произнес Роберт. – Моя жена уходит. – Он повернулся спиной к Кэтрин и сел у кровати Ника.

2013, лето

Небольшой толчок – вот и все, что, оказывается, понадобилось. Теперь следовало привести себя в порядок, почистить перышки. В то утро я простоял перед зеркалом дольше обычного. Мне хотелось выглядеть наилучшим образом – учитывая, естественно, годы. Во рту у меня не хватало нескольких зубов, но, к счастью, не спереди, так что, если улыбаться сдержанно, дыры не слишком заметны. Вот улыбку-то я и отрабатывал перед зеркалом. Но, увы, с глазами проблема. Они упорно отказывались ее, улыбку, зафиксировать, а белки приобрели цвет слюны со следами табака. Я открыл шкафчик в ванной и отыскал ампулу с глазными каплями. Может, это было и легкомысленно с моей стороны – лекарство давно просрочено, – но я все же закапал их. В глазах возникла сильная резь, и на мгновение я испугался, что нанес себе сильный вред, но ничего, тревога оказалась ложной, зажмурившись и помигав как следует, я добился того, что видно стало лучше, предметы начали попадать в фокус.

С одеждой я справился быстрее. У меня всего один приличный пиджак и одна нравящаяся мне рубашка. Не слишком броская. Из мягкого хлопка, в едва заметную клетку. Ни то ни другое уже не сидело на мне так хорошо, как раньше, но, если поддеть шерстяную кофту Нэнси, пожалуй, сойдет. Понимаете ли, я все еще следил за такими вещами, мне было небезразлично, как я выглядел в глазах посторонних. Одно дело, когда ты дома и тебя никто не видит, кроме самых близких, в этом случае любое старье сойдет, и совсем другое, когда ты на людях, тут надо следить за собой.

Если бы его отец оказался на месте, уверен, все прошло бы по плану. Он протянул бы мне руку, даже предложил бы чаю. Пожилой человек, весь высохший, вымотанный двухчасовой поездкой в больницу. Общественный транспорт…

«…Да, путь неблизкий, но я должен был увидеть Николаса. Не сомневаюсь, что жена бы меня одобрила. Она, знаете ли, всегда замечательно находила общий язык с молодыми людьми… ни за что бы не упустила возможности познакомиться с Николасом… Это было бы для нее очень важно… Нет, нет, я все понимаю. Понимаю. Понимаю. Вы тут ни при чем. Да, спасибо, очень любезно с вашей стороны. От чашечки чая не откажусь».

И я проводил бы его взглядом до двери, а затем мигом отсоединил бы трубки и ушел. Все. Финиш. Мальчик так ничего бы и не узнал. Хорошая, право, смерть. Ничего бы не успел почувствовать. Легче, чем утонуть. Он и так уже наполовину по ту сторону, может быть, больше, чем наполовину. А теперь весь там, а я к нему и не прикоснулся. Пальцем не тронул. Последствия? А что мне за дело до последствий? Никакого нет дела. Наплевать. Но все получилось не так.

Заглянув в палату и увидев множество коек, я испугался, что не найду его, но сиделка любезно помогла мне. Даже улыбнулась. А что – выглядел я вполне пристойно, никаких опасений не внушал. Все, что надо было, так это шепотом произнести: «Николас Равенскрофт», – и бедная, усталая сестра решила, что я его дед. Разумеется, я не стал ее разубеждать. Но тут в палату влетела его мать. Настоящая фурия. Я совершил глупость. Решил, что сейчас ей так же мало дела до сына, как и когда он был ребенком. Понадеялся на то, что в этот ночной час она будет мирно почивать у себя в постели.

Увидев меня, она явно испугалась. Я сразу узнал это плеснувшееся у нее в глазах выражение страха, потому что мне уже приходилось с ним сталкиваться, хотя и не у взрослых. Я не из тех, кто вызывает страх у себе подобных. Да, она выглядела испуганной, но не за себя. Она испугалась за сына, и это меня удивило, такого я не ожидал. Я ожидал ярости и праведного гнева, но никак не инстинктивной защитной реакции. А потом меня отвлекло прикосновение сиделки. Сколько уже времени прошло, как я не знал женского участия. Приятно было чувствовать на себе ее ладонь, славно было сознавать, что тебя оберегают, не дают причинить тебе боль. И голос у нее такой ласковый. Это было очень искреннее участие, и я от души откликнулся на него. Я был признателен за такую доброту.