Все в его поцелуе - Джо Гудмэн

– А я скажу, что дистанция между нами необходима не потому, что вы женщина, а потому, что вы леди.

– Черт возьми!

Уэст засмеялся низким, горловым смехом.

– Потребуется куда больше, чем грубый язык, чтобы заставить меня обращаться с вами как с продажной женщиной.

Рия села и откинула одеяло. Ночная рубашка его поднялась как шатер под воздействием мощной эрекции. Не дав ему опомниться, еще до того, как он понял, что она затевает, Рия раздвинула его ноги и задрала его рубаху.

– Может, мои действия вас поощрят.

Уэст схватил Рию за плечи в тот момент, когда она начала наклоняться. Зрачки его расширились и потемнели, почти слились с радужкой от невыносимого желания, сердце колотилось как бешеное, и кровь гудела в ушах.

– Вы не знаете, что вы…

Он замолчал, потому что Рия медленно повела головой из стороны в сторону, и ее незначительного движения хватило, чтобы он окончательно сбился с курса. И пропал.

– Тогда вам придется или меня научить, – объяснила она, – или позволить мне самой научиться.

Уэст не сомневался, что она намеренно исказила смысл сказанного им, но у него не нашлось доводов ни против ее нежного, роскошного рта, ни против того, как раскрылись ее губы, произнося слова. Руки его упали с ее плеч, и он лишь молча смотрел, как она опускается. При первом прикосновении ее губ он почувствовал, что все его тело натянулось как струна. Напряжение слишком сильное, почти невыносимое; бедра его дернулись, когда она обхватила член губами, оттягивая крайнюю плоть так, чтобы язык мог скользить по шелковистой и чувствительной головке.

Ее льняная коса упала на плечо и защекотала его бедро; коса ходила туда-сюда как маятник, и так же плавно и ритмично двигалась Рия. Она коснулась ладонями его бедер, погладила их кончиками пальцев, пробежала по мускулистой плоти ягодиц, провела ногтем тонкую розоватую линию.

Он хотел в одно и то же время и закрыть глаза, и смотреть на нее. И то и другое возбуждало его. Он так и делал: то открывал глаза, то закрывал их, пока, наконец, она не отпустила его, словно нехотя. Она дышала тяжело и хрипло, и стало ясно, что она хочет еще. Вначале он не понял, но когда он посмотрел на свой возбужденный пенис, то догадался, что она хочет сделать так, как женщина на картинке: взять его в рот целиком.

Уэст сел и снял рубашку. Теперь комната уже не казалась холодной, холод не мог остудить того жара, что пылал в его крови. Он облокотился о деревянное изголовье и протянул ей руку, приглашая присоединиться к нему.

Рия встала перед ним на колени и смотрела на его гладкую кожу, теплую и тугую, со скульптурно проступающими под ней мускулами.

Она коснулась языком его ключиц, оставила влажную полоску, ведущую вниз. Кожа его имела особый привкус, незнакомый и волнующий. Вдруг Рие показалось, что она знала его прежде, хотя такого просто не могло быть. Его запах, привкус мускусного пота возбуждал ее, кожей она почувствовала приятное покалывание, и еще внутри ее, в самой сердцевине, что-то приятно, почти болезненно приятно, сжалось. Там, внутри, – центр того жара, который волнами распространялся по ее телу, заставляя кровь бежать быстрее, а сердце биться чаще. Она почувствовала влагу между бедер. Влагу и давление, давление и пустоту. Ей очень хотелось, чтобы он коснулся ее там.

Но он ее не касался. Пальцы его судорожно сжимали простыню с обеих сторон от него.

Рия провела подушечками пальцев вдоль его рук, коснулась запястий, сжала его кисти, сделав его своим пленником, пока губы ее, и язык, и, наконец, зубы не приступили к иному исследованию.

Она опустила голову ниже, почувствовав, как он затаил дыхание и застонал от наслаждения, издав вибрирующий глухой звук. Она снова взяла пенис в рот, и все, что касалось вкуса его и запаха, усилилось многократно. Акт дарения наслаждения поразил ее своей неожиданной интимностью, поразил тем, что он давал ощущение, что ты одновременно являешься господином и раболепным почитателем. Ты властвуешь над ним и одновременно находишься у него в услужении.

Ей показалось, что он чувствует то же. Он мог приказать ей остановиться или сдаться ей на милость. Его тоже тянуло в разные стороны, и равновеликие силы заставляли его оставаться на месте, вздрагивать под ее ладонями, но не сметь их убрать. Он сидел неподвижно, если не считать тех непроизвольных движений, над которыми он не властен, и сознание того, что каждое едва заметное движение его – ее заслуга, возбуждало ее до невыносимости остро.

Она еще глубже втянула член в себя, ей помогло изменение позы, как и его отрывистые указания, отдаваемые хриплым шепотом. В крике, вырвавшемся у него, она услышала свое собственное имя, и ей стало так приятно, Что она твердо решила сделать все, чтобы услышать его вновь.

Уэст высвободил кисти и положил ее руки к себе на бедра.

Ей не пришлось объяснять, что делать дальше. Она стала водить пальцами по внутренней стороне его бедер, сочетая ритмичное массирование с ритмичным движением рта. Одной рукой он схватил ее за косу, обернув вокруг кисти, другой ухватился за простыню. Он чувствовал изменение в модуляции собственного дыхания, ставшего хриплым и трудным. Слова рвались из его горла, не успев оформиться в гладкие фразы. Бедра его метнулись вперед, и когда она взяла его целиком, кулак, на который он намотал ее косу, удержал ее в таком положении. Он знал, что сейчас не способен ее оттолкнуть. Его поднимала вверх волна наслаждения столь острого, что с остротой его мог бы поспорить острейший клинок. И он почувствовал благодарность к ней за подаренное ему блаженство, вылившееся в более острую, чем когда бы то ни было, развязку.

Мысленно выругавшись, пробормотав что-то невразумительное даже для себя самого, он приподнял голову Рии и сбросил семя на простыни, не упустив из виду ее удивленный и полный восхищения изучающий взгляд. Чувствуя себя насекомым, приколотым к картонке для предстоящего исследования, Уэст рванул одеяло, чтобы прикрыться, и опустил ноги на пол. Не сказав ни слова, он исчез в смежной уборной.

Уэст налил воды в таз, не зная, чего хочет больше: обмыться или утопиться, и уставился в зеркало над умывальником. То, что он там увидел, ничем не могло помочь ему объяснить себе, что же сейчас произошло. Он презирал и ненавидел себя за то, что, забыв о чести джентльмена, позволил сделать Рии, и в то же время не мог отрицать, что удовольствие, полученное от нее, он не получал нигде и никогда. Другие женщины приобрели в подобном деле больше мастерства – взять, к примеру, барменшу в гостинице, – но ни одна из них не проявляла такого глубокого и искреннего интереса к его реакции. Возможно, невинность Рии возбуждала в ней любопытство, но Уэст подозревал, что здесь нечто большее. С самого начала она, кажется, как никто, чувствовала его состояние, его настроение, догадывалась о его невысказанных мыслях, даже понимала его своеобразный юмор. Так почему он не мог допустить, что она способна угадать, что могло бы дать ему наибольшее наслаждение?