За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл

— И что же она ответила?

Он расправил плечи и выпятил вперед подбородок. — Сказала, что подумает. Впрочем, я нисколько не удивлюсь, если она скажет «да».

— Но как вы решаетесь жениться на ней? Ведь у нее ужасно вспыльчивый нрав. Кроме того, не рановато ли делать предложение?

— Нет. Я надеюсь, что наша с ней жизнь будет прекрасной и мирной. Я знаю, она все еще немного влюблена в вас, но я готов потерпеть. Люди меняются. И со временем она обязательно поймет, насколько я подхожу ей больше, чем вы. Она даже сама как-то сказала, что вы терпите людей вокруг себя только с целью чем-нибудь занять себя, пока снова не приступите к работе над своими зданиями. По ее мнению, на самом деле вы любите только свою работу.

— Неужели она так говорила?

— И не раз. — Он сказал это очень просто и с достоинством человека, изрекающего истину. Он мог бы позлорадствовать, но не стал. Я не мог не оценить этого. Мы с Фанни частенько ссорились, и при этом она высказывала мне немало обидных вещей, но сейчас, в устах человека, который так любил и желал ее, эти ее слова ранили меня гораздо сильнее, чем ей когда-либо это удавалось во время наших баталий.

— Слушайте, а что если вместо денег я предложил бы вам нечто гораздо более ценное, то, что, скорее всего, заставило бы вас сильно удивиться?

Все еще не опомнившись от новости по поводу Фанни, я уловил только последнюю часть его вопроса, да и та в сознании толком не уложилась.

— Что? О чем вы?

— Денег у вас и без того предостаточно. А что, если вместо гонорара за вашу работу я заплатил бы вам чудом?

Где-то неподалеку пела одинокая птица. Солнце поднималось все выше и начинало припекать, а этот парень только что сделал мне совершенно реальное предложение — в голосе его не было ни издевки, ни подвоха. В жизни бывают настолько важные моменты, что кажется, будто вокруг тебя все замирает— и день, и сердце, и судьба, — словно пораженные случившимся или тем, что вот-вот должно произойти.

— Интересно. Продолжайте. Он двинулся к центру стоянки.

— Еще в детстве меня обучили некоторым вещам, которые могут потребоваться человеку, если он когда-нибудь станет султаном Сару. Это умел и мой отец, и все предыдущие султаны. Одну из таких вещей я покажу вам прямо сейчас, и это подтвердит, что я говорю правду. Только не думайте, будто я хочу похвастаться! Уже на самом первом уроке вам говорят: если ты хоть когда-нибудь используешь это умение из каких-то несправедливых или эгоистических побуждений, желая получить что-то лично для себя, то для тебя все кончено. Например, я бы с удовольствием воспользовался своим умением, чтобы завоевать Фанни, но об этом и речи быть не может. Как ни досадно. Давайте-ка, Радклифф, покажите мне, какая из машин вам больше всего нравится. — Он обвел руками стоящие вокруг нас автомобили. Сейчас он больше всего напоминал одного из этих часто появляющихся на телеэкране очаровательно-неистовых торговцев, которые, нахлобучив ковбойскую шляпу или натянув огромные сапоги для верховой езды, пытаются убедить вас просто «заглянуть» на их стоянки подержанных автомобилей.

Вокруг нас в сверкающем великолепии теснились «мерседесы», «линкольны» и вездесущие в Сару «рэндж-роверы». Мне страшно хотелось посмотреть, что он собирается Делать, поэтому я обвел ряды лимузинов пристальным взглядом, как самый настоящий приценивающийся покупатель. На фоне всего этого металлического великолепия безвкусным пятном выделялась карамельно-зеленая «лада», русский автомобиль, который и выглядит и ездит, как телефонная будка на колесах. Я указал на нее.

— Как насчет «лады»?

Хассан посмотрел на зеленую машину, слегка склонив голову и как будто прислушиваясь к каким-то ему одному слышным голосам. Затем он едва заметно кивнул и направился к ней обходя другие машины.

Как будто стыдящаяся или чувствующая себя парией из-за неуклюжести и дешевизны среди куда более импозантных товарок, «лада» стояла чуть поодаль от остальных — там, где кончалось асфальтовое покрытие и начинался гравий.

Хассан положил руку на крышу машины и похлопал по ней ладонью.

— Машина моя, но это неважно. Это настоящая машина — они недорого стоят, хорошо сделаны, и во время езды прекрасно чувствуешь дорогу. Мне это нравится.

— А я-то думал было, что вам принадлежит один из этих красавцев… — Я вспомнил его фотографии в модных журналах.

— Нет, нет. К отчаянию отца, мне всегда нравились «лады». Отец… — Он немного помолчал, опираясь руками на зеленую крышу, потом вздохнул — Отец всегда любил красивые вещи. Можно даже сказать, что он верил в них. Ему всегда было очень трудно сдержаться и не купить лишнего. — Заглянув в салон, Хассан посмотрел на меня и обошел вокруг машины. Продолжая говорить, он медленно обходил машину по кругу. Раз, другой, третий… Сначала я думал, что он осматривает ее, ищет какие-нибудь вмятины на кузове или еще что-нибудь — но после третьего или четвертого круга я начал замечать кое-что необычное.

— Когда у тебя карманы с детства битком набиты деньгами и с самого рождения люди преклоняют перед тобой колени, очень трудно оставаться человеком. Мой отец сумел стать великим правителем, но, к сожалению, он с молодых лет познал вкус к красивым вещам. Я — другой, поскольку меня очень рано отослали из дома учиться в частную школу.

Круг, еще круг, и еще. Я приглядывался к нему все пристальнее и пристальнее. Что-же-такое-он-делает?

— В этой самой школе я учился вместе с американскими детьми, многие из которых были довольно испорченными, но испорченными в том смысле, что, имея кучу денег, они могли позволить себе роскошь ненавидеть и школу, и своих родителей, и среду, из которой они вышли. Мы все носили кожаные куртки, курили травку, когда удавалось ее достать, и говорили «эти богачи, мать их так! „ В принципе, ничего такого мы не думали, но продолжали повторять эту фразу, она давала нам хоть какую-то отдушину в жизни. Все эти ребята знали, кто я и откуда, но для сына президента „Юнайтед Стейтс Стал“ или, скажем, „Форда“ какой-то там принц — не более чем курьез. Поскольку я не привык, чтобы ко мне относились как к равному, это стало для меня хорошим опытом, но совсем не тем, чего ожидал отец. Он хотел чтобы я научился хорошему английскому языку и изучил западную экономику. Всему этому я, конечно, научился, но, кроме того, еще и полюбил «Пинк Флойд“ и научился ходить в джинсах с дырами на заду.

«Лада» начала уменьшаться.

Я внимательно слушал его и поэтому не сразу заметил то, что происходило прямо у меня под носом. Его печальная повесть о бедном богатом мальчике, отправленном в частную школу, отвлекла меня как раз в тот момент, когда фокус начался. Но стоило мне это осознать, я сразу же понял: то, что делает этот человек, просто не может быть ни фокусом, ни иллюзией. Он действительно уменьшал настоящий большой автомобиль лишь тем, что ходил вокруг него. И никакой тебе магической абракадабры, никаких дурацких пассов руками, лишь круг за кругом вокруг зеленой русской тачки весом около тонны, и с каждым кругом она становится все меньше и меньше.