Венецианское завещание - Анна Князева

– Он только что приехал в Венецию, это одна из первых его работ. – Дайнека поставила картину к стене, отошла подальше и внимательно посмотрела на нее еще раз. Потом потянула на себя следующую картину. Она оказалась слишком большой, без помощи Фимы было не обойтись.

– Фима…

– Подожди, я сейчас.

Обернувшись, Дайнека увидела, что та стоит у портрета. Она подошла и остановилась рядом.

– Николай Бережной.

– А это кто? – спросила Фима, указывая на второй портрет.

– Баронесса Эйнауди.

– Ясно… – Фима грустно кивнула и отвернулась.

Очень бережно они вытащили на свет огромную картину и поставили ее к стене рядом с первой. Отступив на несколько шагов, молча разглядывали ее.

Пестрая лодка, привязанная к причалу, фигурки грузчиков, перетаскивающих корзины куда-то в глубь темного проема открытой двери. Стена, по-венециански обшарпанная. Рядом с дверью открытое окно, а в нем – улыбающееся лицо пышнотелой итальянки. Навалившись грудью на подоконник, она смотрит на мальчика лет восьми, который сидит на дощатом мостке, свесив ноги в воду канала.

Дайнека улыбнулась. Эту сцену можно увидеть в Венеции и сейчас. Те же лодки, и корзины те же. Она подошла ближе, посмотрела на заднюю поверхность холста и прочитала: «1899 г.».

– Какие веселые лица, здесь он был счастлив. – Фима, улыбаясь, разглядывала картину.

– Давай посмотрим еще… Вот эти… – Дайнека прошла в другой угол и без труда вытащила небольшое полотно.

С портрета на нее глядели старческие слезящиеся глаза. Лицо в глубоких морщинах, длинный нос. Нахохлившийся старик в черной одежде был похож на унылую ворону.

– Девятьсот первый год, – прочла Фима.

– Вижу, – задумчиво отозвалась Дайнека.

– А это портрет цветка…

Дайнека собралась поправить подругу, сказать, что это натюрморт. Но, взглянув на крошечное полотно в руках Фимы, поняла, что та выразилась предельно точно.

Это был именно портрет. Портрет цветка с характером и судьбой. На прямом стебле с шипами засохшая темно-красная роза казалась печально склоненной головкой прекрасной дамы.

– И эта картина тоже о ней…

– О ком?

Вместо ответа Дайнека перевела взгляд на изображение Екатерины Эйнауди.

На полу вдоль стен выстроились картины. Глаза у Дайнеки сделались совсем больными.

– Фима, ну как же не выставить все это… посмотри… Я должна… должна сделать все для того, чтобы показать эти картины людям!

– Я пойду, прости, мне нужно идти. – Фима быстро вышла из комнаты. Ее шаги удалялись и, наконец, затихли в конце коридора. Не заходя в номер, Фима ушла.

Дайнека подошла к столу, на котором находились коробки с красками. Она задержала взгляд на портрете Николая Бережного. Ей казалось, что теперь она видит старого знакомого. Посадка головы, крепкая шея, могучий торс, даже черты лица определенно кого-то напоминали.

Под портретом стояла небольшая, украшенная чеканкой шкатулка. В прошлый раз она так и не заглянула в нее. Дайнека открыла ее. Там лежало одно нераспечатанное письмо, адресованное Николаю Бережному.

Не мешкая, Дайнека вскрыла его.

1901 г. Декабря 12. Венеция.

Милый Николай Михайлович!

Умоляю Вас отнестись к этому письму с большим вниманием, нежели к тем, на которые я так и не получила ответа.

Как Вы помните, я писала об одном опасном господине, которого опекал мой муж. Так вот: мои опасения на сей счет оправдались, Максимилиан Вильчевский (вряд ли это его настоящее имя) выехал в Москву.

Остерегайтесь его, Николай Михайлович, это ужасный человек! Теперь у меня есть все основания предполагать, что он задумал убить Вас. Я знаю, мой муж щедро оплатил Вашу смерть.

В ближайшие дни Вильчевский будет в Москве и, по моему разумению, сразу же явится к Вам. Перед его отъездом из моего кабинета похитили Ваш рисунок, тот самый, на котором я и моя бедная Миси. Думаю, что Вильчевский отрекомендуется моим другом и в подтверждение тому предъявит этот рисунок.

Не верьте ни единому его слову!

Берегите себя, помните, что в Вас нуждается наш сын!

Вечно Ваша Екатерина Э.

Дайнека подняла глаза на портрет Бережного.

«И все-таки это случилось… Неужели убит?»

Она свернула письмо и положила его в конверт.

«Какая печальная история. Это письмо осталось непрочтенным более ста лет. Баронесса не успела отослать его. Она умерла».

В который раз Дайнеку охватила тоска. Горькое слово «никогда» полоснуло ее по сердцу и отозвалось собственной недавней болью.

Зазвонил телефон.

– Здравствуйте, синьорина Дайнека. Это команданте Монтанья. Нам необходимо увидеться. Вы свободны?

– Да.

– Тогда я выезжаю. Ждите меня в конторе братьев Делле Пецце.

За столом секретаря в приемной сидел молоденький паренек. Дайнека с грустью отметила: таким мог быть в молодости покойный старик Луиджи.

Армандо Монтанья ждал ее в кабинете. Ни Алберто, ни Энрико в конторе не было. Команданте сидел в кресле в том же твидовом пальто, что и в прошлый раз. Только теперь вокруг шеи был намотан пушистый шарф. Достав из кармана платок, команданте поспешно уткнулся в него носом и несколько раз чихнул.

– Простите…

– Будьте здоровы, – неожиданно по-русски ответила ему Дайнека.

Монтанья удивленно вскинул на нее глаза, ожидая разъяснений, но она просто улыбнулась.

– Я хотел поговорить с вами о том, что произошло вчера. Это было очень неосмотрительно – приехать, не предупредив, тем самым подвергнув себя опасности. Мы собирались встретить вас задолго до того, как вы доберетесь до Венеции.

– Я знаю, – сказала Дайнека.

– Тогда отчего же?

– Оттого, что дура… – честно созналась она.

Теперь улыбнулся команданте и, привстав со своего кресла, похлопал ее по плечу:

– Ничего, ничего, девочка. Все обошлось… Но я хочу поговорить не об этом. Нам известно, кто был здесь той ночью. – Он замолчал, встал с кресла и прошелся по кабинету. Остановившись у окна, вдруг резко обернулся. – Однако это не только не прояснило ситуацию, а, наоборот, чрезвычайно запутало ее.

Дайнека замерла.

– В ту ночь здесь побывали отнюдь не бандиты Лысого Леннона, как я предполагал в самом начале следствия. Это были люди Пеппино Бертини, мафиози, которого застрелили в замке той страшной ночью, – сказал команданте.