Зимняя жатва - Серж Брюссоло

— А как по-вашему, — спросил он Брюза, — на кого я больше похож, на Матиаса или Адмирала?

Калека взглянул на него и пожал плечами.

— Пожалуй, на старика, — пробормотал он после недолгого молчания, — но это ни о чем не говорит. Сходство проявляется иногда через несколько поколений. Я, например, похож на прадеда, с которым моя мать переспать не могла — он помер до ее рождения!

— Ну а гибель Матиаса? — не отставал Жюльен. — Все так и случилось, как она говорила?

— Никто никогда этого не узнает, не ломай себе голову, — вздохнул однорукий. — Я думаю, это был обыкновенный несчастный случай, и ничего больше, но россказни старика и сплетни все запутали. Рассказ об этом происшествии оброс сомнительными подробностями. На самом деле корабль был плохо укреплен и лег на бок, такое случается… Не копай глубже. Можно до бесконечности размышлять над тем, что там стряслось. Одно верно: дом Леурланов был еще тем котлом, и супчик в нем варился со странным вкусом. Атмосфера там была гнилая, порочная. Но ведь нетрудно все представить и так, что… Матиаса действительно угробила твоя мать. У нее имелся мотив.

— Какой еще мотив?

— Ясно, какой: ружье! Не могла же она так жить вечно — все время находиться под прицелом. Догадывалась, что недалек день, когда Матиас не выдержит и раздастся выстрел. А потом, как знать, возможно, ей не терпелось вернуться в спальню старика, чтобы продолжать с ним свои делишки. В молодости Адмирал пользовался отменной репутацией в морфонском борделе! Это позже, уже поднакопив деньжат, он посещал только заведения для богачей, где задницы у красоток воняют духами. И не думай, что он был слишком стар для таких дел, — ничуть! Я знавал девиц из борделя, которые вырывались из его объятий полуживыми, — вот что он творил!

— Какая мерзость, — не выдержал Жюльен, опуская глаза.

— Да нет же! — прикрикнул на него Брюз. — Это жизнь. У мужчин все в порядке до тех пор, пока улитка соглашается вылезать из домика, подрастешь — поймешь! Вот потом все начинает портиться, когда тесто не поднимается и хлеб недостоин печи.

Скульптор отхлебнул из бутылки. Он был рад заполучить слушателя, и мальчик подумал, что тот способен разглагольствовать до вечера.

— Они вполне могли объединить усилия, Клер и старик… Имели они право на самозащиту? Оба чуяли, что со дня на день Матиас изрешетит их пулями. Младший Леурлан приходил в неистовство, если кто-нибудь начинал ему перечить, кровь у него мгновенно вскипала, и он буквально терял рассудок. Разыгравшееся воображение могло завести его бог знает куда. Вот они и нанесли упреждающий удар. Да, это было разумно. Мне-то хорошо известно, что это такое, когда тебя все время держат на мушке. Знаешь, странное дело, но когда в Дюнкерке я попал под обстрел, мне не было так страшно, как в тот день, когда Матиас явился за нами шпионить и я услышал лязг переведенного затвора. Вполне вероятно, что они его убили вдвоем… или твоя мать подтолкнула старика к исполнению своего замысла, и тот опрокинул недостроенное судно на голову сына. Клер осталась чистенькой, но план-то разработала она…

— Не смейте обвинять мать в подобной гнусности! — возмутился мальчик.

— Не я ее обвинял… Кстати, нападкам старика на сноху я никогда особенно не верил, — продолжал Брюз. — Возникало впечатление, что он мобилизует все силы, чтобы свалить вину на кого-нибудь другого. Я-то склонен думать, что он сам расправился с Матиасом по наущению твоей матери, из-за ревности и страха, ибо был околдован этой женщиной. А когда осознал, что совершил, окончательно свихнулся. Тогда он принялся все отрицать, абсолютно все, и переложил ответственность на Клер. По этой причине она и уехала: дело начинало принимать плохой оборот.

Брюз запустил палец в седеющую бороду, почесался и прикрыл веки, словно переваривал какую-то мысль, подогретую выпивкой.

— Впрочем, — мечтательно проговорил однорукий, понизив голос, — как знать, не стала ли война для твоей матери единственным спасением? С приходом немцев все отошло на задний план, и у сплетников, и у жандармов появились другие дела. Смерть Матиаса перестала волновать умы, а не произойди этого, полиция наверняка занялась бы «несчастным случаем»…

У Жюльена задрожали колени, и он присел на ступеньку. Брюз хитро на него поглядывал, покачивая головой, по объемистой груди скульптора стекали капли пота.

— После демобилизации, — неожиданно сменил он тему, — нам довелось еще разок встретиться со стариком. Тогда я только что выписался из госпиталя; вместо руки у меня торчала обернутая носком культя, и я плохо представлял, что буду делать дальше. Не могло быть и речи о том, чтобы вернуться к прежнему занятию, вот я и начал бродить по лесу. В какой-то момент пришло желание со всем покончить, но вешаться не хотелось — мысль, что птицы выклюют мне глаза, внушала ужас. Висельников всегда находят изглоданными, чудовищно обезображенными, а это не для меня! К тому же повеситься с одной рукой нужно еще суметь. И тогда я надумал пойти к Адмиралу и спросить, не завалялось ли у него где ненужного, плохонького ружьеца с двумя-тремя патронами? Я бы засунул себе его в рот, как трубку, и паф! — финита ля комедиа!

Калека сделал паузу, пытаясь собрать воедино ускользающие воспоминания. Не фантазировал ли он? Не очень-то доверял Жюльен пьяным откровениям. Не развлекался ли попросту Брюз, чтобы скоротать время? Бог послал ему случайного собеседника, который на время избавлял его от скуки, и слишком велико оказалось искушение задержать его подольше любой ценой, даже ценой лжи. В нем сидел профессионал-рассказчик, которые частенько встречаются в кабачках; в речах его свозила подозрительная легкость.

— И я таки пошел, — продолжил скульптор. — Тогда Адмирал еще жил в господском доме, но слуг уже уволил. Поговаривали, что он лишился всех денег, я же думаю, что он просто хотел остаться один, без свидетелей, ибо содеянное не давало ему покоя. Когда я увидел его в гостиной, он напоминал нищего. Дом был уже в страшном запустении, чудовищном! Старик пил горькую: в ход пошли все запасы спиртного — от трехзвездочного коньяка до самогонки из картофеля, которую он глушил как молоко — стаканами. Да от такого пойла у нормального человека выпали бы все зубы! Вот он мне и порассказал… что, видите ли, Клер убила Матиаса, потому что хотела жить с ним, Шарлем Леурланом, владельцем судоверфи… что Матиас так и не сумел с ней поладить и в действительности это он, Адмирал, приобщил ее к постельным утехам, от которых она не смогла отвыкнуть… что чем больше она получала, тем чаще хотела, была ненасытной… Еще он сказал, что явился к Клер на следующий же день после свадьбы и нашел ее, полной отвращения к любовным играм. Его хам-сынок со своими гусарскими замашками обошелся с ней очень грубо. Понемногу он ее приручил, открыв ей плотские радости. С тех пор Клер стала жадной до ласк и не желала, чтобы между ними стоял Матиас…

— Но это же полная чепуха! — взорвался Жюльен.

— Не скажи, — шепотом произнес Брюз. — Мне с этим и раньше доводилось сталкиваться. Старый тертый калач имеет больший опыт в обращении с прекрасным полом: он действует осторожно, вкрадчиво, дает женщине время испытать наслаждение. Молодой ведь как? Достает свой клинок — раз-два, и готово! В два счета все кончено, и тут же прячет оружие в ножны, даже не бросив последний взгляд на жертву. Таким способом ничего хорошего не добьешься. Вот, значит, какая вышла грустная история…