Могила тамплиера - Андрей Воронин

– Не ты первый, не ты последний. Но, чтобы по-настоящему этим насладиться, насытиться, – ты понимаешь, о чем я говорю? – по морде тоже надо дать не один раз.

– Мне бы хватило и одного.

– Это ты только так думаешь. Подумай еще, и поймешь, что ошибаешься.

– Ну?..

– Ну, допустим, первый раз тебе понравится, и ты захочешь продолжить. Ты, конечно, захочешь, без всяких "допустим"... И, допустим, мне это тоже понравится, и я соглашусь. Я тоже жадная, чтоб ты знал.

– Так-так, – сказал он заинтересованно и на всякий случай (а вдруг у нее нынче такое настроение, что от теории ей захочется все-таки хоть ненадолго перейти к практике?) снял правую руку с руля и положил ей на колено.

– Тормози! Включи нейтралку! Ты что, ослеп?!

Впереди уже зажглись, стремительно надвигаясь, яркие огни Кутузовского. "Вот сука, – снова подумал он, резко тормозя перед прожигающим в ночи красную дыру светофором. – Все ей в жилу, даже дорожная обстановка".

– Включи левый поворот и следи, черт возьми, за дорогой... ас. И слушай дальше. Я тебя не дразню, чудак, а просто пытаюсь объяснить, чтобы ты, наконец, все понял. Допустим, мы стали встречаться. Регулярно. А поскольку мы оба жадные, мы, допустим, съехались и стали жить вместе. Да-да, все правильно, налево... И не пропусти тот поворот.

Начиная соображать, что к чему, но решительно не понимая зачем, он вывел машину обратно на проспект. Вдали, словно паря в черном беззвездном небе, маячила подсвеченная прожекторами громада Триумфальной арки. "Красиво, – подумал он. – Москва нынче не та, Кавказ ее так загадил, что с души воротит, а все-таки, бывает, глянешь невзначай в сторону, и – ну, красиво же! Прямо дух захватывает..."

– Ты смотришь, как я чищу зубы и охорашиваюсь перед зеркалом, – продолжала говорить она, – и слышишь звуки, которые доносятся сквозь запертую дверь туалета. А я вижу, как ты перед сном снимаешь и бросаешь в угол носки... Общие темы для разговора кончатся уже в самое первое утро, а маленькие приятные открытия, которые происходят в постели, – немного позже. Скажем, через недельку-другую. А потом мы оба окончательно привыкнем друг к другу, и начнется самое страшное – рутина... Не знаю, кто первый этого не выдержит, но точно знаю, что такая идиллия дольше месяца не продержится. Потому что люди скучны, с ними скучно и хоть какая-то прелесть есть только в новизне. Да и та быстро улетучивается. Потому что каждый день искать и находить что-то новое – это тоже рутина. Вон, вон он! Налево.

Он аккуратно свернул налево, в ту самую улицу, к тому самому магазину спортивных товаров и той самой мусорной урне, замыкая круг – то есть, если быть точным, прямоугольник, почти квадрат.

– Знаешь, – платя откровенностью за откровенность, сказал он, – знаешь, на что это похоже? Это как объяснять голодному, что между отлично приготовленным, аппетитным стейком и кучкой собачьего дерьма нет никакой существенной разницы – в конце концов, первое неизбежно естественным путем превращается во второе. А поэтому – зачем есть?

– Прости, – с тронувшей его искренностью сказала она. – Ты, наверное, тоже прав. Но нам с тобой, видимо, придется по-прежнему питаться в разных ресторанах. Не обижайся, если можешь, но ты не вызываешь у меня обильного слюноотделения.

И этот акцент... Господи! Ведь так действительно можно сойти с ума!

Он тронул педаль тормоза, и машина послушно замедлила ход. Около знакомого магазина, косо вклинившись в ряд припаркованных автомобилей, стоял, дробя лаковыми плоскостями неоновые блики, громадный черный джип с тонированными стеклами. По тротуару бродили крепкие молодые ребята в черных деловых костюмах и белых рубашках. Один держал перед собой какой-то прибор, пристально вглядываясь в маленький, подслеповатый экранчик. Внезапно, развернувшись всем корпусом в сторону урны, он указал на нее рукой. Его товарищи бросились на несчастную емкость для сбора мусора, как гончие на зайца, и остались позади, заслоненные росшими на газоне деревьями.

– Теперь понял? – негромко рассмеявшись, сказала женщина и выбросила в щель приоткрытого окна длинный окурок.

– Охрана банка? – спросил он, хотя и сам понимал, кого только что видел.

– Да. Взломать любую компьютерную систему – не проблема. Проблема в том, чтобы тебя при этом не сцапали. И не хмурься, пожалуйста. Надо же дать людям повод немного размяться!

– А заодно доставить себе удовольствие.

– Да, заодно. А что, тебе не понравилось? Они были такие забавные!

Ему захотелось сказать, что такая сомнительная забава вряд ли стоила того, чтобы выкидывать на ветер без малого три тысячи зеленых. Но он промолчал, поскольку ему ни капельки не улыбалось быть обвиненным в мелочности.

– Мне кажется, без этого можно было обойтись, – все-таки сказал он.

– Да, – немедленно ответила она и, сняв наконец с головы свое кепи, небрежно швырнула его через плечо на заднее сиденье. Осветленные волосы тяжелой волной упали на щеку, и она, тряхнув головой, отбросила их назад, снова заставив его сердце учащенно забиться. – Компьютер и телефон можно было просто выключить, и они бы нас потеряли. Мне просто хотелось посмотреть, как они забегают. Мне это нравится, как тебе нравится вспарывать людям животы.

– Я этим не для собственного удовольствия занимаюсь, – буркнул он.

– Правда? Ну, тогда и я тоже. Не забывай, я только что нашла энклагшон. И никого при этом не зарезала. А ты перебил целую кучу народа и ничего не нашел. Так кто из нас работал, а кто развлекался?

– Я не виноват, что тот псковский торгаш не знал даже имени человека, которому продал крест! – агрессивно, поскольку в ее словах содержалась изрядная доля неприятной для него правды, огрызнулся блондин.

– Может, и не знал. Но что-то он знал наверняка: номер контактного телефона, электронный адрес... Ведь не случайный же прохожий вынул из кармана и отдал ему за краденую вещь пятнадцать косых! Они как-то поддерживали связь, и этот антиквар, конечно же, мог тебе об этом рассказать. Но тебе было не до разговоров. У тебя чесались руки!

– Не говори, чего не знаешь, шлюха нерусская, – процедил он.

– О, вот уже и шлюха! Я тебя задела, да? Фехтовальщики – те, что фехтуют на эспадронах, – в таких случаях говорят "туше" – "коснулся". А ты, значит, подобрал русскоязычный эквивалент...

Он не все понял насчет эквивалента, но решил не уточнять. Пока, для разнообразия и чтобы увести разговор подальше от своего просчета, который действительно имел место, он решил уточнить кое-что другое.

– На эспадронах? – переспросил он.

– На саблях. Это единственный из трех видов фехтовального оружия, которым не только колют, но и рубят. Из-за этого его трудно электрифицировать.

– А зачем его электрифицировать? Это ж не электрошокер...

– Ты никогда не видел спортивной шпаги или рапиры вблизи? Нет? В наконечнике кнопка. Два тоненьких проводка тянутся вдоль лезвия по специальному желобку. Под гардой – это чашка, которая защищает руку, – находится разъем. Туда вставляется вилка электрического провода, который пропущен через рукав фехтовальщика, под курткой, и сзади присоединен к другому разъему, который пристегнут к куртке с помощью обычного карабина. От этого разъема тянется дли-и-инный провод, намотанный на установленную в конце фехтовальной дорожки катушку. А еще один провод протянут от этой катушки к прибору, который называется электрофиксатор, потому что фиксирует уколы. Уколол ты – загорелась зеленая лампочка, укололи тебя – красная. Ну, или наоборот. Это если говорить о шпаге. В рапире еще сложнее, там засчитываются только уколы в корпус, а когда колешь в руку, ногу или голову, загорается белая лампа – укол недействителен...