Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Для кого это?

Вехтер не ожидал ответа, тот был ему известен. Баптист был знаком со многими людьми, которые будут играть своими мускулами на заднем фоне и оказывать давление, передавая эстафету друг другу. Пока Вехтер не примет сторону дружков Целлера. Вехтер слишком часто работал под таким прессингом, это сделало его податливым. Детский сад чистой воды.

Жалоба в порядке служебного надзора и отчеты не имели ничего общего с морем крови, возле которого он стоял семь дней назад. Здесь никто не сможет принимать за него решения. С этим ему придется справиться так же, как и со всем в этой жизни: в одиночестве.

Элли накинула пальто. У нее не нашлось ничего траурного: черное носят толстые девочки, которые хотят выглядеть стройнее, а фигуру Элли уже ничем не исправить.

Коричневое пальто с меховым воротником выглядело достаточно солидно для кладбища. В конце концов, они ведь полицейские, а не скорбящие друзья и родственники. Ей становилось жутко при мысли, что придется стоять на холоде, но она будет храбриться и приплясывать. Они не станут вести расследование прямо на кладбище. Представление о том, что убийца обязательно появляется возле могилы жертвы, является ошибочным стереотипом. Чаще всего он держится от кладбища как можно дальше. Вехтер как-то даже проводил поминки.

– Никто не знает убитых лучше, чем мы, – сказал он тогда. – Поэтому мы не должны обращаться с ними как с бездушными предметами.

Хотя это и было тягостно, но Элли понимала, что он прав. Даже родные матери убитых не читали все без исключения электронные письма, не просматривали денежные переводы, не изучали предметы на ночном столике, таблетки в шкафчике в ванной, чеки в бумажнике и видео на жестком диске. Расследование убийства – это персональный кошмар. Поэтому они прощались с убитыми достойно, за исключением тех, безымянных, которых сжигали ради экономии.

Сегодня они спорили о том, кто из них должен идти, пока не пришли к выводу, что на эти похороны отправятся все. Им всем необходим глоток свежего воздуха.

Вехтер ждал у двери, как всегда, во всем черном. Его фигуру тоже бесполезно было спасать.

– Что сказал Целлер? Тебе отрубят голову? – спросила Элли.

Вехтер фыркнул:

– Знаешь, иногда я подумываю, не открыть ли забегаловку на берегу Изара, чтобы продавать пиво и мороженое на палочке для бедняков. Мне скоро пятьдесят. В известном возрасте хочется уже самому нести ответственность за свои ошибки. Больше не нужен человек, который будет тебя тыкать в них носом.

– Тогда остается одно – стать шефом.

– Размазней я стану. Если я стану шефом, то надо мной все равно будет стоять какой-то шеф. – Вехтер обернулся. – ХМ не едет с нами. Кто-то из основной команды должен оставаться у телефона.

– Для телефона это лучший кандидат. Ханнес, ты идешь?

– Да, извини. – Ханнес закрыл за собой дверь кабинета.

– Шикарно. – Она ткнула пальцем в его дорогое шерстяное пальто. – Тебя без куртки прямо не узнать.

До кладбища они добирались молча. Вехтер настроил канал «Бавария 3», и Элли радовалась, слушая веселое шоу для «утренних радиолюбителей». Не нужно было поддерживать ненавязчивую беседу. О них не упоминали в новостях. Никто больше не интересовался незамужней женщиной, которую нашли мертвой в собственной квартире. Ее имя всплывало несколько раз то тут, то там, но в целом она была обречена на забвение. Как же быстро забываются люди!

На парковке северного кладбища перешептывались те, кто явился почтить память Розы. Они старались держаться подальше от следователей. Казалось, те всем своим видом выдавали принадлежность к уголовной полиции.

Элли мучил вопрос: как получалось, что спустя несколько лет, проведенных на службе, каждая собака могла в них распознать следователя? Небольшая траурная процессия отдельной группой медленно продвигалась к залу для отпеваний. Под ногами шуршал промерзший гравий, они не смотрели друг другу в глаза – кучка отщепенцев.

Даниэль Зеефельдт приехал без семьи. Лорен Баптист, Джудит Герольд, несколько коллег из конторы. Оливера нет. Окурки зашипели на снегу. Священник поправил брыжи над воротником. Наверное, его пригласил Зеефельдт. Верила ли Роза Беннингхофф в Бога? Этого они уже никогда не узнают. Они собирали информацию о ней, но не могли составить представление о личности, которая наверняка чувствовала, любила, боялась. Или верила.

Вехтер подошел к Баптисту:

– Примите мои искренние соболезнования. Оливер не захотел прийти?

– Я не обязан давать вам отчет по этому поводу. Мы с вами еще поговорим.

– Да, господин Баптист, мы, наверное, будем с вами разговаривать еще чаще, – произнес Вехтер и оставил его.

Элли едва сдержала смешок. Она задавалась вопросом, действительно ли Оливер остался дома по собственной воле. Все-таки убитая была его мачехой, которая пусть и на короткое время, но вселила в мальчика надежду на счастливую семейную жизнь. Однако она могла понять и Баптиста, ведь он хотел избежать драматических сцен. А вдруг сын потеряет сознание и рухнет в вырытую могилу?

Зеефельдт подошел к Элли и пожал ей руку.

– Хорошо, что вы тоже смогли прийти. – Голубые глаза смотрели на нее из-за никелированных очков.

– Примите мои искренние соболезнования. Я надеюсь, мы не помешаем.

– Нет, нет. Конечно нет. Здесь и так очень мало людей.

После короткой и беспомощной речи священника они последовали за гробом к могиле. День был мрачный, снова пошел снег. Элли подняла воротник пальто, стряхнув себе за шиворот порцию снега. У нее чуть не вырвалось неподобающее словечко. Натянув на уши шапку-ушанку, она попыталась отогреть в карманах пальто пальцы, которые окоченели и почти потеряли чувствительность, несмотря на перчатки. Среди расчищенных дорожек, будто зубы, возвышались из снега могильные камни – никто в эти дни и не пытался здесь убирать.

Из-под снежного одеяла мерцали красноватые отблески: могильные свечки протопили углубления в снегу. Перед Элли шагала Джудит Герольд, держась за локоть Вехтера, и что-то говорила ему. Элли радовалась, что не пришлось идти рядом с ними: эта Герольд казалась ей энергетическим вампиром, который высасывал из человека все соки и оставлял с чужой болью в душе. Ханнес отстал от процессии и кому-то звонил.

Элли остановилась, чтобы дождаться его, но когда он это заметил, то замедлил шаг еще больше. Ему так и стоило ходить. Он выглядел чудаковато.

До уха Элли донесся какой-то писк, почти на грани слышимости. Возможно, скрипнула дверь на ветру в зале для отпеваний? Но стояла тихая погода, снежинки плавно падали на землю. Писк стал громче – монотонный и повторяющийся, его сопровождал скрежет. Элли определила, откуда исходил этот звук. Но, когда она повернула голову, все стихло.

Траурная процессия собралась у могилы. От зловещего обычая бросать в нее горсть земли сегодня пришлось отказаться. Сейчас они смогли бы только снегом ее засыпать. Элли была против того, чтобы лично закапывать умерших. Для этого существовал персонал.