Преторианцы - Сергей Евгеньевич Вишняков

Она впилась в него глазами. – Сначала мы сольемся в порыве страсти и станем одной безумной клокочущей волной, а потом, потом спрашивай, о чем хочешь.

Она взяла его за руку и повела за собой. Александр не знал, почему, но он, словно поддаваясь предчувствию, обернулся. В конце коридора стояла его Ливия, а над ней нагнулся, словно орел над голубкой, высоченный сенатор Мессала. Он целовал ее шею. Александр заметил, что Ливия смотрит на него с ужасом, словно человек, стоящий на краю пропасти.

И он сразу почувствовал себя на весах судьбы, или это вино кружило голову? Лавиния все еще сжимала его руку. За этой горячей рукой были не менее горячие, прямо-таки огненные объятия, безумная страсть патрицианки, ее рассказ о том, что она знает и, скорее всего, после этого дальнейшая благосклонность Пертинакса, переезд во дворец, почет, власть, огромные деньги, возможность влиять на политику. Так рисовало Александру будущее его воспаленное воображение. Но для этого надо было согласиться с тем, что его Ливию поимеет сенатор Мессала. Возможно, она сама согласилась, чтобы выведать у сенатора нужные сведения. То есть она действует так для них обоих. Но Александр не представлял себе, как он будет жить дальше с Ливией, зная, что ее телом наслаждался кто-то другой. Но может, все забудется? Римляне не блещут целомудрием, близость с тем, кто тебе просто приглянулся – норма жизни, вне зависимости есть ли у кого из партнеров семья. А если сейчас он отобьет у Мессалы свою жену, бросит Лавинию, то единственным выходом, чтобы избежать ненужных пересудов и смеха, будет спешно покинуть виллу Дидия Юлиана. И тогда приказ императора останется невыполненным. Александр не смог узнать ничего, зато в этом преуспеет певец Элий. В лучшем случае Александр останется жить в Каринах и управлять виллой императора, но вполне вероятно, что его и Ливию за бездарность в таком несложном деле просто выгонят на улицу.

Все это пронеслось в голове Александра за несколько секунд.

Он крепче сжал хрупкую ладошку Лавинии и последовал за ней, слушая ее откровения о том, как она ждала ласк Александра. Ливия, видя, что муж уходит с другой девушкой, в отчаянии посмотрела на улыбающегося Мессалу, вновь склонившегося над ней, чтобы поцеловать в губы.

– Давай завтра уедем с тобой на Сицилию? – сказал Мессала. – Там у меня дом в Сиракузах. Там тепло и в дом всегда заглядывает солнце – и на восходе, и в полдень, и на закате. В доме много окон. И каждое окно выходит на море. Мы будем смотреть спектакли в греческом театре, собирать мой виноград и над обрывом морским каждый день долго и много раз дарить друг другу любовь.

Ливия тонула в обворожительном взгляде Мессалы и Сицилия, где она никогда не была, становилась такой нестерпимо близкой.

Лавиния отворила дверь и, шагнув за порог, сразу сбросила тунику. Александр увидел ослепительную красоту ее идеального тела. И сразу понял, что лучше умереть, чем переступить этот порог и оставить самого дорогого в мире человека позади себя в чужих объятиях.

Александр рванулся назад.

Вот он уже рядом со своей женой и с ненавистью смотрит на сенатора Мессалу, еле сдерживая себя, чтобы не наброситься на него.

Мессала несколько отстранился от Ливии, вопросительно глядя на нее, ожидая, что она примет окончательное решение, с кем остаться. Ее блестящие от волнения глаза секунду назад говорили ему – она на все согласна и уедет с ним и на Сицилию и даже за Геркулесовы столбы и на любой край света, где еще дремлют древние мифы.

Но как только рядом с Ливией оказался Александр, ее воспаленный взгляд потух. Она преданно бросилась к мужу на грудь, и он быстро увел ее, ни разу не оглянувшись.

Они прошли мимо череды рабов, несущих красивые старинные амфоры с альбанским, соррентийским, критским, книдским и хиосским винами.

Дидий Юлиан, уже державшийся за колонну, еле ворочая языком, бросил в след Александру:

– Зачем вы уходите? Александр, пифос принесли, можно начинать его расписывать!

Глава десятая

Они не стали ничего обсуждать, не стали анализировать и спорить, чтобы еще больше не запутаться. Каждый из них знал, что по отношению к другому вел себя постыдно, предательски. Они решили забыть все, закрыть, замуровать этот вечер в дальних уголках памяти. Ведь, несмотря ни на что, они по-прежнему любили друг друга. Сидя в повозке, Александр обнял Ливию и так крепко и нежно прижал к себе, что она поняла – ее муж тот же, что и прежде.

– Прости меня! – прошептал он и больше не произнес за всю дорогу ни слова, постоянно целуя Ливию в щеки, губы и глаза, гладя ее волосы.

Наваждение Мессалы прошло, словно его никогда и не было. Ливии было уютно и хорошо в объятиях мужа, постепенно она заснула под мерный стук копыт коня и ворчание Таузия. Тунгр возмущался, что ему пришлось много часов сидеть без еды и вина, в то время как на вилле ели, пили и развлекались, и все по вине проклятого Мария, который отказался принять щедрое предложение Дидия Юлиана отужинать свежезабитым поросенком и выпить ретийского вина. Марий строго соблюдал дисциплину.

Если в этот вечер Александр заснул крепко и спокойно после исступленных ласк жены, то следующее утро принесло сплошные тревоги, ведь ему надо было идти к императору и доложить о том, что он узнал, а точнее, признаться в своем полном провале.

Разгневается Пертинакс? Выгонит его из дворца и запретит приходить? Или вообще погонит с этой виллы в Каринах? Александр знал своего господина и предполагал, что Пертинакс не пойдет на крайние меры, возможно, даже промолчит, но будет крайне разочарован и более не доверит своему вольноотпущеннику сколько-нибудь серьезного поручения. Мечты о жизни на Палатине, могуществе стоит забыть. Александр, происходивший наполовину из венделиков, а наполовину из эфесских греков, так и останется простым вольноотпущенником, занимающимся вазописью. Но теперь эта удручающая мысль не так сильно беспокоила его, ведь вчера Александр сделал главный выбор в свой жизни. С ним его любимая Ливия, а это значит, больше любой власти и самых больших денег. Может, стоит сказать императору о том, что происходило у Дидия Юлиана и чем рисковал Александр? Возможно, еще полгода назад Пертинакс и попытался бы понять его, но теперь такие мелочи, как благополучие какой-то семьи, не могло значить для императора ничего. Он позволяет своей жене спать с певцом, какое ему дело до сердечных волнений вольноотпущенника? В политике нет места чувствам.