Всегда бывает первый раз - Лариса Райт

– В общем, без Зорьки, как ни крути, не обойтись. Я тебе честно скажу, мы, в общем, не бедствуем. Могли бы и у соседей все молочное покупать. Иногда так тошно в пять утра подыматься, мочи нет. Но ничего не сделаешь. Не хочу мамку расстраивать. Она у меня старенькая уже. Да хоть бы и молодая была. Все одно мамок любить надо. Правильно говорю?

… – Ты меня совсем не любишь!

– Мама! Ну зачем ты так говоришь?!

– А что? Все правильно. Раз в три дня позвонишь, пробурчишь, что все нормально, и снова молчок.

– Но если все действительно нормально?

– Так же нормально, как было до первого развода или до второго?

– Мама, не начинай!

– Я только хочу, чтобы ты поделилась с матерью.

– Чем?

– Всем.

«Всем? Тем, что муж не вернулся из очередной командировки? Порадовать маму тем, что ее скептический взгляд и вердикт «Слишком красив для тебя» оказались верными? Или поведать о том, что третий месяц сижу без работы и проедаю накопленное? Что Олег совсем отбился от рук? Что кошка сдохла две недели назад? Что текут краны, перегорают лампочки, а с потолка сыплется побелка? Зачем вдаваться в детали? Так что…»

– Все нормально, мам. Обычное бытовое болото, даже и рассказать нечего.

– Ну, если о себе нечего, ты о других расскажи. Олег уже завел девицу?

– Мам, я не знаю.

– Как не знаешь?! Ты же мать!

– Я просто не привыкла совать свой нос в его дела.

– Значит, я, по-твоему, сую нос в твои дела?!

– Мам, я этого не говорила.

– Но имела в виду.

– Да ничего подобного.

– Знаешь, Елена, когда-нибудь тебе очень захочется, чтобы кто-то покопался в твоих проблемах, только желающих не найдется. Ты вот вспоминаешь обо мне раз в три дня и даже не задумываешься о том, что скоро позвонить будет некому.

– Мам, ну что мне сделать, а? – «Чтобы наконец прекратить этот дурацкий разговор».

– Ничего не надо делать, Леночка, просто люби меня.

– А разве я не люблю?

– Не знаю.

Елена все бы отдала, чтобы повторить тот разговор, чтобы не попрощаться сумбурно, желая отделаться от сантиментов, не повесить трубку, а долго-долго в нее рассказывать о том, как она любит свою маму. Только прошлого не вернешь. А в настоящем… в настоящем ей уже некому позвонить. И что она может ответить Маше? Только одно:

– Правильно. Мамок надо любить.

– Молодец! – Маша энергично кивнула, вкусно откусывая шмат колбасы. – Дело говоришь. Я своей ребятне всегда наказывала: «Мне от вас ничего не надо, кроме любви». Так они меня теперь просто душат, окаянные, своей любовью. Ой, ну какая же ты счастливая с одним-то ребеночком. И разрываться не надо, и душа всегда на месте. Вот меня все время беспокойство гложет. Дома сижу, смотрю на мальцов своих, радуюсь: Сенька задачки решает, Степка книжку листает. И тут же ком к горлу подступает: как там мой Петька в Москве, чем занимается? А Натка в Челябинске небось спит уже, устала, поди, за день. А все ли гладко у Светки в Саратове? И так каждый день. А у тебя красота. Всегда, наверное, знаешь, где твое дитя, с кем, чем занимается.

Елена согласно кивнула. Тут не поспоришь. Она взглянула на часы и подтвердила:

– Сейчас, наверное, гуляет.

– Гуляет? – от удивления Маша даже остановила поднесенную ко рту котлету. – Он у тебя что, маленький?

– Да нет, взрослый уже.

– И гуляет? Это, наверное, потому, что ты психолог. Все правильно сумела ребенку объяснить: свежий воздух необходим в любом возрасте. Мои-то вон в города ускакали и сидят в офисах да в квартирах, носа на улицу не кажут. А ты – молодец, счастливая! У тебя правильный ребенок вырос! Давай выпьем за него, – Маша потянулась к бутылке. – Ща за деток тяпнем, и ты мне расскажешь, как таких правильных воспитывать. Ты же психолог, ты же знаешь, а мне еще с моими младшими воевать. Ох! Какая же ты счастливая! Ну? Вздрогнули?

Поезд снова начал замедлять ход. Елена, зажмурившись, вылила в себя содержимое стакана и сказала, пряча глаза:

– Знаешь, мне выходить сейчас.

– Уже? – расстроилась Маша. – Вот беда. Ты же говорила в Томилине.

– Нет, здесь. Ты перепутала что-то.

– Угу. А я-то думала, до конца вместе поедем. Компания будет.

– Может, подсядет кто-нибудь.

– Кто-нибудь – это ведь не психолог.

Елена быстро собралась, оделась, достала из-под полки тяжелую сумку, толкнула дверь купе.

– Я провожу, – подхватилась Маша.

– Не надо. Тут всего две минуты стоянка.

– Как знаешь. Ну, бывай тогда. Может, еще и встретимся, – хохотнула Маша. – Я же постоянно разными маршрутами катаюсь.

«А я только одним».

– Может быть, – ответила Елена и захлопнула дверь, которая через мгновение снова распахнулась.

– Погоди! – громко крикнула Маша. – А про Петьку-то я так и не узнала.

– В другой раз, – ответила Елена, не оборачиваясь.

– Вот оно как. Значит, судьба у меня такая в неведении страдать? Ведь ничего ж ему, ироду, плохого не сделала. Наоборот. Можно сказать, освободила его, отпустила на все четыре стороны, а он недоволен. Полно мужиков спит и видит, как бы баба к другому сбежала, чтобы и рыльце чистым осталось, и оковы брачные пали. А этот обиделся. Общаться не хочет. А почему, так и не знаю. Вот на тебя бывшие мужья обижались?

Елена обернулась и сказала:

– До свидания, Маша.

– Нет, ты ответь.

– Не обижались. – «Обижали только».

– Ну и счастливая же ты, Ленка! Вот всегда так: одним все – другим ничего, – Маша надула губы и скрылась в купе.

Через минуту поезд остановился. Елена спустилась на перрон и быстро прошла к другому вагону. К счастью, проводник там оказался гораздо любезнее. Возможно, благодаря купюре, которая незаметно перекочевала из рук Елены в его карман. Через три минуты женщина уже была в купе, на сей раз пустом. Всю дорогу до своей остановки Елена просидела на полке, практически не двигаясь и уставившись в окно застывшим, невидящим взглядом. Мимо проносились так любимые ею поля, леса, полустанки. Оставались позади фигуры людей и их судьбы, которые могла бы придумать Елена. Но и пейзаж, и человеческие фигуры не занимали внимания женщины. Она не чувствовала обычного уюта и спокойствия, которое дарил ей стук колес. Елена не хотела рисовать чужие жизни, она думала о своей. Вернее, пыталась думать. Получалось плохо. Не было размышлений, не было вопросов, не было выводов. Вместо этого в голове назойливым гадким червяком ползала последняя Машина фраза: «Одним все – другим ничего».

Спустя шесть часов Елена сошла с поезда. Голова гудела после бессонной ночи. Тело знобило от утренней прохлады. Она оглядела привычную картину. Все как всегда: навечно заколоченный ларек, на котором с одной стороны написано: «Я тебя люблю», а с другой – «Зинка – сука»; мирно похрапывающий на лавочке то ли бомж, то ли просто не дошедший до дома алкаш; обшарпанное здание вокзала, над которым высится название городка (из семи его букв осталось только три). Елена знает наизусть все, что будет дальше. Через несколько секунд на перроне появится дворник, окинет путешественницу заспанным взглядом и пробубнит: «Ходют тут всякие», словно это она одна разбросала по платформе фантики, жвачки и сигаретные бычки. Она скользнет мимо испуганной мышью и прокатит свой чемодан по пустому залу ожидания, который изумленным эхом будет слушать непривычный стук колес. Елена выйдет в город и по шаткой лестнице спустится к остановке, тоже испещренной разнообразными надписями. Через пять минут подъедет автобус, и она, пыхтя и чертыхаясь, примется запихивать чемодан внутрь. Водитель не поможет. Зачем? Только будет смотреть сочувственно. Не из-за чемодана, конечно. Из-за места назначения. Елена сядет в автобус первой. За пятнадцать минут стоянки компанию ей составят еще несколько женщин с такими же нагруженными чемоданами и не менее тяжелыми лицами. Потом автобус тронется, и Елена поедет. Поедет к сыну, как ездит уже пятый год и будет ездить еще столько же. Все правильно. Восемь лет. Именно столько получил ее Олежек за распространение наркотиков. Вот такая беда. А ведь мог бы в Москве жить, с ней – с мамой. Или с женой, были же у него девочки, и неплохие. И внуков мог бы подарить. И она бы с ними общалась. Не по скайпу, как Маша, а по-настоящему, по-человечески. Она бы их воспитывала, учила уму-разуму. Мальчика мужественности, девочку женственности. Да-да, обязательно были бы мальчик и девочка. Олежек бы ее послушал и родил бы по крайней мере двоих ребятишек. Все могло бы быть именно так, но не случилось. Почему? Наверное, из-за развода с первым мужем – отцом Олега. Потом-то они, когда арестовали сына, вдоволь напредъявляли друг другу претензий и обвинений. Елена пеняла бывшему на уход к другой и отсутствие заботы о ребенке. Он говорил, что «это супруга проглядела мальчика, стаптывая каблуки в поисках нового мужа». А новый муж, собственно, и сбежал потом, не выдержав стенаний Елены о загубленной жизни сына. Через два года случился третий муж – очень красивый Славик. Был он на десять лет младше Елены и в двадцать раз расчетливее. При разводе сумел оттяпать себе полквартиры, новую машину и приличную сумму от банковских накоплений бывшей жены. Денег она не жалела, жалела только о том, что Славик не испарился из ее жизни раньше, успев таким образом нагадить в четыре раза больше, чем мог бы. Надо было слушаться маму. Да, родителей уже нет. С братом она не общается. Бывших мужей презирает. Подруг не заводит. Давно. После того как к одной из них ушел первый муж. Работа. Ее Елена выполняет, но как-то механически, без увлечения. Что она может понимать в психике чужих детей, если своего упустила? Но на приемы ездит. Так и живет. Работа – дом: ужин, телевизор, книга, сон. Дом – работа. Два раза в год поезд, дорога, перрон, автобус, свидание с сыном.