Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

— Я немного разбираюсь в тактике, — сказал он. — Вы выбрали неверную.

Стюбё улыбнулся и спросил:

— У вас есть какие-то предложения?

— Перестаньте обращаться со мной как с идиотом.

— Я не хотел. Если я обращался с вами как с идиотом, приношу свои извинения.

— Вот опять!

— Что?

— Говорите с выражением «бедный даун».

— Да перестаньте.

Стюбё поднялся и пошел к шахматному столику. Он был почти такого же роста, как Матс. Он взял слона.

— Это совершенно неправильно, — заметил Матс.

— Неправильно? Это я сам решаю.

— Нет. Это заданная партия. Первая партия в...

— Ничего заданного не бывает, Матс. И это самое прекрасное, что есть в игре.

Матс Бохус отпустил дверную ручку. У него болела голова. Боль обычно начиналась в это время суток — когда больница просыпалась и людей становилось слишком много. Это помещение просто переполнено. Адвокат стоял в углу, заложив руки за спину. Он приподнимался на носках и опускался снова. Вверх. Вниз. Он мало походил на человека, который должен ему помогать.

— Я прекрасно понимаю, что вы сейчас делаете, — сказал Матс Ингвару Стюбё.

— Пытаюсь вести беседу.

— Bullshi.[8]Вы пытаетесь вызвать доверие. Говорить о безопасных вещах. Просто для начала. Вы хотите заставить меня чувствовать себя в безопасности. Поверить в то, что вы на самом деле хотите мне помочь.

— Я здесь для того, чтобы вам помочь.

— Вот-вот! Вы, конечно, должны меня задержать. И вы считаете, что вам выгодно работать под доброго полицейского. А вот он... — Короткий толстый палец указал в направлении Зигмунда Берли, который, сидя на стуле, пытался подавить очередной приступ зевоты. — Он, может быть, окажется the bad guy.[9]Если ваша вежливая тактика не сработает. Это очень легко предсказать. — Матс Бохус заметил, что у полицейского порез за ухом — царапина в форме буквы «И», как будто кто-то начал вырезать его имя, но потом передумал. — Это все ерунда, — сказал он.

Бойницы на ладье были оправлены в серебро. Из одной из них, припав на одно колено, целился крошечный человек с арбалетом. Матс осторожно потрогал миниатюрного солдатика.

— Вы помните, что я сказал, когда вы пришли?

— Да.

— И что же?

Ингвар Стюбё изучающе посмотрел на молодого человека. Уходить тот уже явно не собирался. Дверь была по-прежнему закрыта, и Матс Бохус снова повернулся к остальным.

— Вы сказали, что ни в чем не раскаиваетесь, — произнес Ингвар Стюбё.

— Именно. И как вы это понимаете?

— Как признание.

— В чем?

— В этом я не совсем уверен.

— Я ее убил. На это я намекал.

Адвокат открыл рот и сделал шаг вперед, предостерегающе подняв руку. Потом он внезапно остановился и закрыл рот — только лязгнули зубы. Доктор Бонхеур смотрел без всякого выражения, руки сложены на груди. Зигмунд Берли собирался подняться, но потом передумал и со стоном упал обратно в кресло.

Никто не сказал ни слова.

Матс Бохус сделал несколько шагов и уселся в глубокое кресло для гостей. Ингвар внимательно следил за ним. В движениях молодого человека была какая-то странная грация. При ходьбе он раскачивался, и жир на его теле ходил волнами, как у кита под водой.

— Я убил мою мать.

Голос изменился. Шрам на верхней губе стал еще заметнее, он облизал его.

Все продолжали молчать.

Ингвар тоже сел, облокотился на стол.

Матс Бохус выглядел моложе своих двадцати шести лет. На щеках не было даже намека на щетину. Кожа гладкая, ни одного прыщика, только широкий рубец над губой. Глаза бегали.

— Я был ей не нужен, — напряженно сказал он. — Я был не нужен тогда, когда она меня родила, и оказался не нужен сейчас. В своих программах... В интервью она говорила: когда родные находят друг друга — это счастье. Фиона Хелле помогала всем, кто к ней обращался, а ко мне, своему собственному сыну, она повернулась спиной. Она лгала. Я не был ей нужен. Я никому не нужен. Я не нужен самому себе.

— Ты был нужен своей матери, — заверил его Ингвар. — Своим настоящим матери и отцу. Им ты был нужен.

— Они были ненастоящие, как оказалось.

— Ты слишком умен, чтобы действительно так думать.

— Они уже умерли.

— Да. Это правда. — Ингвар немного помолчал и продолжил: — А зачем ты убил остальных?

Матс Бохус заплакал. Большие круглые слезы повисали на ресницах, набухали и стекали на щеки. Он медленно наклонился вперед, смел бумаги и семейные фотографии со стола и закрыл лицо ладонями. Стакан упал на пол, не разбившись.

— Что они сделали? — настаивал Ингвар Стюбё. — Вибекке Хайнербак и Вегард Крог?

— Я сам себе не нужен, — не слыша, плакал Матс. — Я... сам... себе... не...

— Я не понимаю, — вмешался Алекс Бонхеур. — Вы сказали, что допроса не будет. Заканчивайте это издевательство. — Он мягко положил руку на спину Матса Бохуса. Молодой человек задыхался от слез. — И вообще я не понимаю, какая может быть связь между...

— Все вы прекрасно понимаете, — устало ответил Ингвар. — Вы, я думаю, в отличие от Матса читаете газеты. И поэтому не можете не знать, что речь идет о нескольких схожих в деталях убийствах.

— Это исключено, — сказал доктор Бонхеур и осуждающе посмотрел в сторону молодого адвоката, который приоткрыл было рот, но так и не нашелся, что сказать. — Матс Бохус находится у нас с двадцать первого января.

Зигмунд Берли попробовал думать. Мозг спал. Зигмунд так устал, что у него не было сил даже пошевелиться, но он должен был думать, поэтому он встал и сказал, повысив голос:

— Но ведь Матса не привязывают к кровати! Он может приходить и уходить, когда ему вздумается...

— Нет, — твердо возразил доктор Бонхеур. — Он был здесь все время.

Тишина, последовавшая за этими словами, повисла мрачно и гнетуще. Адвокат наконец-то окончательно закрыл рот. Зигмунд стоял с протестующе поднятой рукой, но у него не было сил, чтобы закончить начатую фразу. Ингвар закрыл глаза. Даже плач Матса Бохуса утих. В коридоре за закрытыми дверями раньше слышались приближающиеся и удаляющиеся шаги, кто-то разговаривал, кто-то громко кричал. Теперь оттуда не доносилось ни звука.

Но Зигмунд, уронив руку, все же задал вопрос:

— Вы уверены? Полностью, совершенно уверены?

— Да. Матс Бохус пришел в больницу двадцать первого января в семь часов утра. С тех пор он отсюда не выходил. Я за это ручаюсь, — ответил доктор Бонхеур.