Пленница кукольного дома - Надежда и Николай Зорины

— Ну, конечно, надо идти до конца!

— Вы напрасно иронизируете, Андрей Львович. Да ведь я могу вам ничего и не рассказывать, имею полное право! — закапризничал вдруг бывший профессор.

— Простите, — Андрей пошел на попятный, испугавшись, что Тихомиров замкнется и замолчит. Но тому и самому явно хотелось рассказать все до конца — то ли для того, чтобы оправдаться, то ли похвастаться своим изобретением.

— Как я уже говорил, моя методика была с самого начала направлена на исцеление, а не на убийство. Я думал, как молекулу смерти можно заставить работать на себя, вернее, на больного. Не буду рассказывать, сколько сил и времени потребовало мое новое открытие, но результат оказался просто потрясающим. Лечение теперь проходило совершенно безболезненно, полное излечение гарантировалось. Не знаю, как вам объяснить… Наверное, лучше на примере. — Тихомиров отвернулся к окну, задумался, вероятно, подбирая удачный случай, потом повернулся опять к Андрею и радостно сказал: — Вот представьте, от вас ушла жена. Вы ее очень любили и, может быть, жили только ради нее, а тут вдруг она вас бросила — грязно, со скандалом, с оскорблениями, которых вы не заслужили. Жизнь потеряла для вас всякий смысл. Вы решаете, что выход у вас один — смерть. То есть это вы так думаете. И вот в состоянии глубочайшей депрессии вы поступаете к нам и подвергаетесь гипнозу: заново переживаете сцену расставания, но видите ее совсем другими глазами и понимаете, что ваша жена просто уродливая, мерзкая, безнравственная, склочная идиотка (эпитеты можно продолжить до бесконечности), совершенно недостойная вас, человека во всех отношениях превосходного. Потом в гипнотическом сне вы видите другую женщину — умную, красивую, добрую и так далее (здесь эпитеты тоже можно перечислять до бесконечности). Теперь вы знаете, к чему нужно стремиться — к ней, к Елене Прекрасной, вот для чего надо жить. Во время сеанса на экране с определенной частотой мелькает ваш символ, к примеру… — Тихомиров остановился и внимательно, будто изучая, посмотрел на Андрея, — большой черный паук. Почему вы вздрогнули? Я не утверждаю, что ваш символ именно паук, я только для примера его назвал.

— Мой символ действительно паук, — Андрей улыбнулся какой-то бледной, анемичной улыбкой. Он не мог отвести от профессора взгляда, словно тот его в самом деле загипнотизировал.

— С чего вы взяли? Для того чтобы выяснить символ, знаете, сколько тестов нужно пройти? Все не так просто.

— Я знаю, — улыбаясь все той же сумасшедшей улыбкой, произнес Андрей.

Но Тихомиров, кажется, его не услышал.

— Мы оборудовали одну из палат под специальный кабинет, где проходили наши сеансы: два мягких глубоких кресла, толстый однотонный, светлый ковер на полу, во всю стену напротив того места, куда усаживали больного, экран, слайды с пятнадцатью символами. Новый метод давал потрясающие результаты. В отличие от первого моего метода, он имел ряд неоспоримых преимуществ: во-первых, был абсолютно безболезнен (в первом случае пациент испытывал тоску и страх, переживал свою смерть и отказывался от нее как от способа решить свои проблемы — действие было наподобие того, какое ощущает закодированный алкоголик), во-вторых, значительно более действен. Собственно, моя методика могла двинуть нашу отечественную психиатрию далеко вперед. Думаю, при помощи индивидуальных символов возможно было бы лечить и другие душевные болезни, не только депрессию и суицидальный синдром. У меня столько планов тогда было, я был по-настоящему счастлив. Но… — Тихомиров вытащил из пачки еще одну сигарету, долго прикуривал, зачем-то умышленно стал тянуть время. Наконец продолжил: — Планам моим не суждено было осуществиться. Анатолий — не знаю, что на него вдруг нашло, или он всегда был таким, только я раньше этого не разглядел — предложил дикую вещь! И даже сказал, что… что уже предпринял в данном направлении некоторые шаги. Он предложил открыть частную психиатрическую клинику особого типа — с двойным дном. Кого-то мы в ней действительно лечим — только теперь за плату, а кого-то за еще большую плату, по особому пожеланию родственников, отправляем… ad patres, к праотцам. Я отказался категорически! Он стал настаивать. В спорах и разногласиях мы прожили неделю, работа приостановилась, я был совершенно выбит из колеи. А потом… Такого поворота я никак не мог предположить! В один прекрасный день Анатолий сказал, что, раз я не желаю принимать в его новом предприятии участия, он и сам справится, без меня — методика-то моя ему известна, а как врач и организатор я все равно никакой. Мы крупно поссорились. Я пригрозил, что приму меры, не позволю безнаказанно убивать людей. Анатолий рассмеялся мне в лицо и выставил меня чуть ли не насильно из клиники. Весь вечер я тогда думал и наконец понял, что мне нужно делать: мое открытие необходимо обнародовать и как можно скорее. Возможно, поднимется шум, и тогда Анатолий не сможет использовать методику в убийственных целях. Вы улыбаетесь? Я смешно выразился?

— Нет-нет, совсем не смешно! Вообще все это совсем не смешно.

— И вот тогда мне пришла в голову идея… Понимаете, месяца за два до нашего с Анатолием разговора я случайно наткнулся на один журнал — стоял на остановке и увидел в киоске. Меня заинтересовало название — «Антицивилизация», и я его купил. Пока ехал в троллейбусе, пролистал — ничто в издании особо меня не привлекло, и я о нем совершенно забыл. Сунул в портфель и забыл. А тут вдруг про него вспомнил, стал искать. Журнал, как оказалось, так и лежал в портфеле, даже удивительно! Ночью я набросал статью, а утром поехал в редакцию. Редактор моим материалом очень заинтересовался, но тут меня взяли некоторые сомнения, и я решил опубликовать только часть своей статьи — вступление. И телефона, из какой-то непонятной тогда для меня предосторожности, в редакции не оставил.

Статья моя была опубликована буквально через неделю. Все это время мы с Анатолием не виделись, даже не созванивались. Нет, один раз он все же зашел ко мне, но… неважно, мы все равно ни до чего не договорились. И вот, вечером, с журналом с моей статьей под мышкой, я пошел к нему домой — мы жили недалеко друг от друга. Долго звонил в дверь, пока не обнаружил, что она не заперта. Вошел в квартиру и… не знаю отчего, но мне стало как-то не по себе. На кухне горел свет. Я двинулся туда, позвал Анатолия, но он не откликнулся. На меня накатил вдруг страх, даже возникла мысль, не уйти ли… Все-таки я толкнул дверь и заглянул в кухню. Анатолий сидел, положив голову на стол. Переработался и уснул? Так обиделся, что не хочет меня видеть, не хочет разговаривать? Но почему входная дверь открыта, а он сидит так странно… Не странно, а неестественно и… страшно! Случилась беда, подумал я, и мне стало ужасно стыдно за статью и за нашу ссору: человек просто увлекся идеей, а я, как какой-нибудь подонок-стукач, на него чуть ли не донос написал. Я подошел к Анатолию, тронул за плечо… Мы ведь столько лет дружили! Мне так захотелось с ним помириться! Захотелось обнять его, попросить прощения и помириться… Но он на мое прикосновение никак не отреагировал. Тогда я слегка потряс его — голова Анатолия как-то неестественно мотнулась, тело качнулось и повалилось на спинку стула. Я вдруг как-то сразу понял, что он мертв. Затем я позвонил в милицию. Но сначала я допустил одну ошибку, скрыл один факт, очень важный факт. Эта ошибка дорого мне обошлась! Меня тогда сразу же стали подозревать в убийстве, целых два месяца мучили подозрениями. И я так и не узнал — до сих пор не знаю! — закрыли дело или только приостановили. Оказывается, не закрыли, и все начинается сначала. Но я его не убивал, клянусь, не убивал! Это было самоубийство. Да, я скрыл один факт. От растерянности и… и черт его знает от чего. Возле Анатолия, на столе, лежала… своего рода записка, признание в самоубийстве — изображение крысы. Формула смерти Анатолия. А в чашке, из которой он пил, обнаружили огромную дозу снотворного.